[Alland]

Бой Кухулина с Фердиадом

Герой из героев, славный воин древнего Ульстера, первый среди воинов Красной Ветви короля Конхобара, бесстрашный уладский пес - так называли Кухулина его друзья и враги.
И был еще только один воин в пяти королевствах древней Ирландии, или, как тогда говорили,-в Эрйне, который мог сравниться с Кухулином в отваге и боевом искусстве.
То был Фердиад, сын Дамона.
Эти два славных героя - Кухулин и Фердиад - были назваными братьями и друзьями. Они вместе росли, вместе обучались приемам боевой силы и мужества у грозной воительницы Скатах на острове Скай. Там прошла их юность, там они познали любовь и возмужали, оттуда, рука об руку, отправились на ратные подвиги в чужие, далекие страны.
Их преданность и верную дружбу скрепила кровь, пролитая во многих опасных битвах, боях и сраженьях.
Но случилось так, что, рассердившись на злого и коварного короля Конхобара, Фердиад вместе с другими воинами Красной Ветви покинул Ульстер и ушел на службу к гордой и жестокой коннахтской королеве Мав.
Как раз в ту пору Мав задумала идти войной на королевство Ульстер. Ей давно хотелось показать королю уладов Конхобару, что не он самый сильный король в Эрине.
Она собрала всех своих славных воинов и сама повела их на север в Ульстер. Время для войны она выбрала удачное - короля Конхобара и его воинов одолел тяжкий недуг. Это случалось с ними к началу каждой зимы - в наказание за
то, что однажды король Конхобар надсмеялся над богиней войны Махой.
И вот когда все уладские воины обессилели от недуга, королева Мав покинула Коннахт и подошла со своим воинством к самой границе Ульстера - к Северному Проходу.
Узнав, что на Ульстер идет могучее войско королевы Мав, Кухулин послал своего возницу Лойга к богине Махе с великой просьбой, чтобы она сняла свое проклятье с ула-дов. А пока силы к ним еще не вернулись, Кухулин один вышел защищать Северный Проход от врага.
Проклятье богини Махи его не коснулось: когда с улада-ми только случилось это несчастье, Кухулин еще не родился.
Не проходило дня, чтобы от руки Кухулина пало меньше ста воинов королевы Мав. Недаром шла о нем слава героя из героев, бесстрашного бойца, победителя во многих битвах.
Мало того, по ночам Кухулин незаметно подбирался к самому лагерю гордой королевы и камнями, метко пущенными из пращи, разгонял всю ее стражу. Так что никому не было от него покоя не только днем, но и ночью.
Тогда надумала королева Мав направить к Кухулину гонцов и послов. Гонцы бегали от нее к палатке Кухулина и обратно, передавая ее вопросы и его ответы. И было решено между ними, что не станет больше королева Мав продвигаться в Ульстер форсированным маршем, а будет каждый день посылать к Кухулину по одному воину для встречи в славном поединке. Условились они, что, пока он будет биться в поединке, она может идти со своим войском вперед, но как только воин ее будет убит - коли это случится,- она остановится до следующего дня.
"Лучше уж я буду терять в день по одному воину, чем по сто",-думала коварная Мав.
Но шел день за днем, и Кухулин убивал в честном поединке одного за другим лучших ее воинов. И настал день, когда королева Мав не знала, кто бы еще мог сразиться и выдержать бой с Кухулином.
Пришлось ей созвать большой совет мужей Эрина. Стали мужи Эрина думать и, подумав, сошлись на одном:
- Фердиад, сын Дамона! Ибо в битве, в бою и в сражении он один равен храбрейшему герою Кухулину. Вместе росли они, вместе обучались приемам боевой силы и мужества у грозной Скатах.
- Удачный выбор! - одобрила королева.
И послали гонцов и послов за Фердиадом. Но Фердиад отказался, отверг, отослал назад гонцов и послов королевы.Не пошел он на ее зов, ибо знал, чего хотят от него: чтобы вступил он в единоборство с милым другом своим, названым братом и соратником.
Тогда Мав послала к Фердиаду друидов и злых певцов, чтобы они спели ему три цепенящих песни и три злых запинания- на позор, посмеяние и презрение,- если Ферди-дд откажется к ней прийти.
На этот раз Фердиад пошел, ибо легче, казалось ему, пасть от копья силы, ловкости и отваги, чем от стрел стыда, позора и поношения.
Мав сама вышла к нему навстречу и приняла его с честью и приветом. Потом созвала своих вождей и военачальников и приказала им устроить в честь Фердиада пир.
За столом Фердиад сидел от нее по правую руку. А с другой стороны рядом с ним Мав посадила свою дочь Фйндабайр и наказала ей подливать в кубок героя лучшие вина, чтобы он никогда не оставался пустым.
Фердиад быстро захмелел и развеселился. Тогда королева стала восхвалять его отвагу, мужество и геройские подвиги и посулила ему несметные богатства, новые земли и свою дочь Финдабайр в жены, если он вступит в единоборство с Кухулином.
Собравшиеся за столом громко приветствовали такие слова королевы.
Все, кроме Фердиада.
Он один сидел молча. Горько было ему даже думать о бое со своим другом, товарищем и побратимом. Он сказал королеве:
- Твои дары поистине щедры и прекрасны, гордая Мав!
Но я недостоин их. Никогда я не приму их в награду за бой с милым моим другом Кухулином.
Еще он так сказал королеве:
И сердца наши бились рядом,И в лесах мы сражались рядом,
На постели одной спали рядом,
Устав, обессилев в жестоком бою...
И поняла тогда Мав, что такую преданность и любовь не разрушить ни лестью, ни подкупом. И задумала она иной план.
Когда Фердиад кончил песню об опасных делах, какие они свершали вместе с Кухулином, она, сделав вид, будто не слышала, что он только что говорил, обернулась к своим воинам и советникам и спокойно заметила:
- Пожалуй, теперь я готова поверить тому, что говорил о Фердиаде Кухулин.
- А что Кухулин говорил обо мне? - спросил Фердиад.
- Он сказал, что ты слишком опаслив и осторожен, чтобы выступить против него в поединке,- ответила Мав.
Фердиада охватил гнев, и он воскликнул:
- Не следовало Кухулину так говорить обо мне! Не мог он, положа руку на сердце, сказать, что хоть раз я был трусом или выказал недостаток храбрости в наших общих делах. Клянусь моим славным оружием, завтра же на рассвете я первый вызову его на бой, который мне так ненавистен!
И, не прибавив больше ни слова, Фердиад, печальный, вернулся в свою палатку.
В ту ночь не слышно было ни музыки, ни песен среди верных воинов Фердиада. Они видели, как вернулся с коро-левского пира их начальник и господин, и шепотом
вели беседу, с тревогой вопрошая друг друга, что же будет. Они знали, что Фердиад искусен и неустрашим в бою, но они знали, что не менее искусен и столь же неустрашим Кухулин.
Как им было не знать, что, когда встречаются в честном поединке два таких бесстрашных героя, одному из них суждено погибнуть!
Фердиад отдыхал до рассвета, а потом велел запрячь колесницу - он хотел явиться на место поединка раньше Кухулина.
Возница вывел коней, запряг колесницу и вернулся в палатку к Фердиаду. Он попытался уговорить своего господина не идти в бой на Кухулина. Фердиад не скрыл от него, как тяжело ему выступать против своего побратима, но уж коли он дал слово королеве Мав, он его сдержит.
Лучше б он не давал ей слова!
Печаль и гнев не оставляли Фердиада при мысли об этом. Он пришел в палатку уладских воинов и, повысив голос, громко сказал, чтобы слышали все:
- Пусть лучше мне погибнуть от руки славного Кухулина, чем ему от меня! А если падет от моей руки Кухулин, не жить и королеве Мав и многим из ее славных воинов. Виною тому обещание, какое она вырвала у меня, когда я был пьян и весел у нее на пиру. Верьте мне!
Потом Фердиад взошел на колесницу и устремился к броду через реку на место поединка. Там он заставил возницу распрячь коней и, разобрав колесницу, велел поставить для себя шатер и накрыть его шкурами. Землю застлали пледами, набросали подушек, и Фердиад лег спать до прихода Кухулина.
А пока он спал, верный Кухулину Фёргус тайно покинул палатку коннахтских воинов и отправился к Кухулину, чтобы сказать ему, с кем ему предстоит биться в грядущий день.
- Клянусь жизнью,- воскликнул Кухулин, услышав эту весть,- не такой разговор хотелось бы мне вести с моим другом и побратимом! Не из страха перед ним, но из любви
и нежной привязанности. Но раз уж так случилось, лучше мне погибнуть от руки этого славного воина, чем ему от меня!
И Кухулин лег спать и спал долго. Не хотел он рано вставать, чтобы коннахтские воины не сказали, что ему не спится из-за страха перед Фердиадом. Солнце стояло уже высоко, когда он наконец поднялся на свою колесницу и поехал к броду через реку на место поединка.
Фердиад уже ждал его и, как только Кухулин сошел с колесницы, приветствовал своего друга.
- Ах, Фердиад,- горестно сказал ему в ответ Кухулин,- раньше я верил, что ты приветствуешь меня как друг.Но теперь этой веры больше нет! Как мог ты променять нашу дружбу на лживые обещания вероломной женщины?
Уязвленный упреками Кухулина, Фердиад воскликнул:
- Не слишком ли затянулся наш разговор? Пора вступить в беседу нашим копьям!
И вот, сблизившись, славные воины стали метать друг в друга легкие копья. Словно пчелы в ясный летний денек, летали между врагами острые дротики, и горело солнце на их крыльях - наконечниках.
Так бились они целый день, время от времени меняя оружие. Но и в защите, и в нападении их искусство было равно, и какое бы оружие они ни выбирали, ни разу оно не обагрилось их кровью. Когда же спустилась ночь, они решили, что на сегодня поединок закончен и пора отдохнуть.
Побросав оружие своим возницам, отважные воины кинулись друг другу на шею и трижды по-братски нежно расцеловались.
Потом возницы приготовили для них постели из свежего камыша, для каждого на своем берегу реки: для Фердиада - на южном, для Кухулина - на северном.
Из Ульстера прискакали гонцы и привезли Кухулину целебные травы и снадобья, чтобы поднять его силы и избавить от боли и усталости его натруженное тело. Кухулин разделил все травы и все лекарства поровну и отослал половину Фердиаду.
А коннахтские воины принесли из лагеря для Фердиада еду и питье. Фердиад разделил тоже все поровну и отослал половину Кухулину.
Ночь их кони провели в одном загоне, а возницы - вместе у одного костра.
Наутро, как только засветило солнце, бойцы снова встретились у брода. На этот раз они сражались на колесницах, пуская в ход тяжелые копья. Бой шел весь день, и каждый получил немало жестоких ударов, прежде чем настала ночь и они решили передохнуть. На этот раз оба были так тяжкоизранены, что птицы могли влетать в их раны с одной стороны и вылетать с другой.
Но и эту ночь их кони провели в одном загоне, а возницы - вместе у одного костра.
Когда же наутро они встретились у брода, чтобы продолжать поединок, Кухулин увидел, что Фердиад уже не тот, что был прежде: и взгляд его стал мрачен, и не мог он уже прямо держаться, а шел сгорбившись, еле волоча ноги.
Великая печаль охватила Кухулина. Он перешел вброд реку и, приблизившись к Фердиаду, сказал ему:
- Друг мой, товарищ и побратим, вспомни, как мы любили друг друга, как вместе проливали кровь в жестоких битвах, боях и сраженьях. Послушай своего младшего брата: откажись от единоборства у брода!
На это Фердиад ниже опустил голову, чтобы не смотреть в глаза Кухулину, и сказал с грустью, что не может он нарушить свое слово, данное в злую минуту королеве Мав, и будет биться с Кухулином, пока один из них не победит. На этот раз они вместе выбрали оружие, и бой начался. Весь длинный день в полной тишине они метали тяжелые копья,
сшибались на острых мечах, рубили, кололи, резали и наносили прямые удары. Только темный вечер заставил их кончить единоборство.
Все так же молча побросали они оружие своим возницам и, не обнявшись, не сказав другу другу доброго слова, мрачно разошлись по своим палаткам.
Ту ночь их кони провели в разных загонах, а возницы- каждый у своего костра.
Рано утром Фердиад поднялся первым и надел свои самые прочные, самые тяжелые, непроницаемые боевы доспехи, чтобы защитить себя от ужасного рогатог копья - Га-Бульга, каким славился Кухулин в поединке у брода.
Вскоре вышел к реке и Кухулин, и бой разгорелся, свирепый и беспощадный.
Удары их копий были так сильны, что щиты бойцов про гнулись вовнутрь. Шум битвы их был так велик, что вспугнул всех демонов неба и заставил их носиться в воздухе с громкими криками. Так тяжела была поступь бойцов, что они вытеснили реку из берегов.
Уже близился вечер, когда Фердиад неожиданным выпадом жестоко ранил Кухулина, вонзив свой меч в его тело по самую рукоять, и кровь рекой полилась из раны и затопила брод.
Кухулин не успел ответить, а Фердиад следом за первым ударом нанес второй и третий.

Только тогда крикнул Кухулин своему вознице Лойгу, чтобы подал он рогатое копье Га-Бульгу. Прицелившись, он метнул его двумя пальцами ноги, и Га-Бульга, пробив тяжелые доспехи Фердиада, смертельно поразил его.
- Вот и пришел мне конец, мой Кухулин,- произнес
Фердиад и рухнул на землю.
Увидев, как падает на землю его друг и названый брат, Кухулин отбросил страшное свое оружие и кинулся к Фердиаду. Он склонился над ним, поднял его на руки и с осторожностью перенес через брод на северную сторону реки- сторону славных уладов. Не хотел он оставлять друга своих юных лет, своего названого брата, соратника в грозных битвах на земле врагов, на южном берегу реки.
Кухулин опустил Фердиада на землю, склонился над ним и стал горько его оплакивать. Забывшись в горе и не думая об опасности, Кухулин долго просидел так возле убитого друга, пока его возница Лойг не посоветовал ему уйти подальше от брода, где в любую минуту на него могли напасть коварные воины королевы Мав.
На слова Лойга Кухулин медленно поднял голову и сказал тихо, печально:
- Друг мой Лойг, знай и запомни: отныне и впредь любая битва, любой бой или сраженье покажутся мне пустой
шуткой, забавой, игрушкой после поединка с милым моемусердцу Фердиадом.
И такую песню сложил Кухулин, оплакивая убитого друга:
В играх, забавах мы были рядом,
Пока у брода не встретил ты смерть.
В ученье у Скатах мы были рядом -
У грозной наставницы юных лет
Вместе прошли мы науку побед...
И вот у брода ты встретил смерть.
В играх, забавах мы были рядом,
Пока у брода не встретил ты смерть.
В боях жестоких мы бились рядом,
И каждому щит был от Скатах в дар -
За первый успех, за верный удар...
И вот у брода ты встретил смерть.
В играх, забавах мы были рядом,
Пока у брода не встретил ты смерть,
Милый мой друг, мой светоч, брат мой,
Гроза врагов, славный герой,
Без страха ты шел в последний бой...
И вот у брода ты встретил смерть.

В играх, забавах мы были рядом,
Пока у брода не встретил ты смерть,
О лев свирепый, лютый и мудрый,
О вал морской, что о берег бьет,
С пути все сметая, ты шел вперед...
И вот у брода ты встретил смерть.
В играх, забавах мы были рядом,
Пока у брода не встретил ты смерть,
Любимый друг мой, отважный Фердиад,
Все смерти стоят твоей одной.
Вчера высокой ты был горой,
Сегодня у брода ты встретил смерть.

[Alland]

Темный Патрик и Повелитель Ворон Кромахи

Король Коннахта был добрый король, но у него было три беспутных сына, которые однажды накликали на него великую беду.
А вышло все из-за того, что они сыграли злую шутку с очень опасным человеком - самим Повелителем Ворон - Кромахи.
Кромахи был древним колдуном. Он жил в маленькой хижине в чаще леса, впрочем, не так уж далеко от королевского замка. На верхушках деревьев, что нависли над его хижиной, гнездились вороны. На самом-то деле это были не вороны, а злые духи, которые служили своему повелителю Кромахи.
И вот - как, наверное, сделали б и другие на их месте, когда всего вдоволь, а занятий никаких,-три королевских сына, Диклан, Дармид и Дати, решили в один прекрасный день просто так, забавы ради, сыграть над старым Кромахи одну из своих шуточек: засунули ему в дымоход каменную плиту. Ну, и колдун чуть не задохнулся от дыма.
Взбешенный Кромахи гнался за ними до самого замка и там в присутствии отца, у которого чуть сердце не разорвалось от горя, проклял их и предрек, что первый сын станет вором и его всю жизнь будет преследовать закон; второй сделается убийцей и всю жизнь не будет выпускать ножа из рук, а младший превратится в нищего и всю свою жизнь будет жить подаянием.
Потом он проклял и отца, который потакал сыновьям и сделал из них таких вот озорников и бездельников, и предрек, что король будет жить, чтобы видеть, как злая
судьба постигнет одного за другим всех трех его сыновей.
Бедный отец, убитый горем, сразу слег в постель. И в тот же миг в его спальню влетели четыре вороны, расселись на четырех столбах его кровати и принялись зловеще каркать: "Карр! Карр! Карр!"
Так они каркали день и ночь, день и ночь... И от этого карканья не только у короля расшаталось здоровье и помутился разум, страдали все, кто жил в замке или возле него. Король созвал всех мудрецов и ученых мужей королевства, чтобы они дали совет, как избавиться от такой напасти. Но безуспешно.
Наконец, эти дурные вести о болезни короля и его подданных долетели до Донеголских гор и достигли ушей Темного Патрика. Грустно сделалось у него на душе, и вот он захлопнул дверь своей хижины, перекинул через плечо красный узелок и зашагал в Коннахт.
Когда этот бедняк представился в замке и попросил отвести его в королевскую спальню, слуги хотели было напустить на него собак. Но королева услышала шум и спросила, что случилось. А так как сердце ее разрывалось от горя и она готова была испробовать любое средство, она сказала:
- Раз уж никто из наших мудрецов и ученых не сумел нам помочь, этот темный бедняк хуже все равно нам не сделает. Введите его, и будь что будет!
И Темный Патрик очутился в спальне короля, окруженного толпой философов, мудрых советчиков и докторов.Темный Патрик вошел, поклонился всем и попросил изложить дело, что было исполнено. Тогда он поглядел на черных ворон, рассевшихся на четырех столбах королевской кровати, и велел позвать трех принцев.
Первого, старшего, принца он спросил, как его звать.
- Меня зовут Дйклан.
- А какое проклятье наложил на тебя Кромахи?
- Он сказал, что я стану вором и всю мою жизнь меня будет преследовать закон.
Темный Патрик повернулся к королеве, дрожавшей от страха, и сказал ей:
-Тотчас отошлите Диклана в лучшую школу законов.
Пусть станет судьей, и ни один законник к нему не придерется!
И в тот же миг ворона, что сидела в изголовье на левом столбе кровати, испустила пронзительный крик, от которого Тогда Темный Патрик обратился ко второму принцу:
- А как тебя зовут?
- Мое имя Дармид.
- Какое ты заслужил проклятье?
- Я стану убийцей и всю мою жизнь не буду выпускать ножа из рук.
Темный Патрик повернулся к трепещущей королеве и сказал:
- Немедленно отошлите Дармида в лучшую медицинскую школу. Пусть учится и станет врачом! Тогда его нож не
будет ножом убийцы.
Тут ворона, что сидела в ногах кровати на правом столбе, издала пронзительный крик, от которого у многих замерло сердце, раскинула крылья и вылетела в окно.
Тогда Темный Патрик обратился к младшему принцу:
- Как твое имя?
- Дати.
- На какое проклятье обрек тебя Кромахи?
- Я буду нищим и всю мою жизнь буду жить подаянием.
Темный Патрик повернулся к задыхающейся от волнения королеве.
- Не теряя драгоценного времени,-сказал он,- отошлите этого юношу в университет. Пусть он станет поэтом, и все, что ему дадут за труды, он возьмет себе по заслугам!
Мерзкая ворона, сидевшая на левом столбе в ногах кровати, издала пронзительный крик, расправила крылья и улетела в окно.
Радость, постепенно заполнившая королевское сердце, заставила его подняться в постели и закричать от счастья. И в тот же миг четвертая ворона испустила душераздирающий крик, который наверняка уж разнесся на все четыре стороны коннахтского королевства, и тоже вылетела в окно.
Темный Патрик скромно отказался от всех почестей, которые король и королева на радостях предлагали ему. Он отверг и пост главного советчика, который все мудрецы, ученые и философы следом за королем и королевой просили его принять. Он сказал им, что он простой и темный горец и не привык жить при дворе, в замке, среди великих ученых мужей, что может быть счастлив только в своей убогой хижине в Донеголе, возделывая картофельное поле на склоне горы.
И, перебросив через плечо красный узелок, Темный Патрик пустился в обратный путь.
В старину говорили:
Трех вещей опасайся: копыт лошади, рогов быка и улыбки англичанина.

[Alland]

Мудрость Кормака

Когда в эпоху, давно минувшую, газеты потчевали нас шутливыми историями о королях, благополучно отцарствовавших когда-то, я каждый раз мысленно возвращался к королю Кормаку и к правдивым старинным летописям, которые сообщали мне и о нем, и о том раннем времени.
- О Кормак, внук Конала,- спросил Койрбре,- каковы были твои обычаи в юности?
- Нетрудно сказать,- отвечал Кормак.
-Я слушал лес,
я глядел на звезды,
я избегал тайн,
я молчал в толпе,
я говорил с людьми,
я был кроток на пирах,
я был горяч в бою,
я был нежен в дружбе,
я был великодушен со слабыми,
я был тверд с сильными.
Я не был высокомерен, хотя был силен;
я не обещал ничего, хотя был богат;
я не хвастал ничем, хотя был искусен во многом;
я не говорил плохо о том, кто отсутствовал;
я не поносил, а восхвалял;
я не просил, но давал,
ибо только эти обычаи делают юношу мужем и истинным
воином.
- О Кормак, внук Конала,-спросил Койрбре,-а каким обычаям следовать мне?
- Нетрудно сказать,- отвечал Кормак.-
Не смейся над старым, если ты молодой; и над бедным, если ты богатый; и над хромым, если ты проворный; и над темным, если ты ученый; и над тупым, если ты способный; и над глупым, если ты мудрый.
Не будь слишком умен, но и слишком глуп;
не будь слишком самонадеян, но и слишком застенчив;
не будь слишком горд, но и слишком скромен;
не будь слишком разговорчив, но и слишком молчалив;
не будь слишком суров, но и слишком добр.
Если ты будешь слишком умен, от тебя будут ждать слишком многого; если ты будешь слишком самонадеян, тебя будут избегать; если ты будешь слишком скромен, тебя не будут уважать; если ты будешь слишком болтлив, на тебя не будут
обращать внимания; если ты будешь слишком молчалив, с тобой не будут
считаться; если ты будешь слишком суров, от тебя отшатнутся; если ты будешь слишком добр, тебя растопчут.
- О Кормак, внук Конала,- спросил Койрбре,- а какие обычаи хороши для короля?
- Нетрудно сказать,-отвечал Кормак.-Для него лучше всего: твердость без гнева, настойчивость без спора, вежливость без надменности.
Пусть он охраняет древние науки, вершит правосудие, вещает истину, почитает поэтов, поклоняется всевышнему богу.
Ему следует быть честным с друзьями и мужественным с врагами, спрашивать совета у мудрого, оставаться глухим к клевете.
Пусть он будет нежен, пусть он будет суров, пусть он будет страстен, пусть он будет милостив, пусть он будет справедлив, пусть он будет терпим, пусть он будет упорен, пусть ненавидит ложь, пусть любит правду, пусть не помнит зла, пусть не забывает добро, пусть за столом его будет людей много, а на тайном совете мало, пусть союзы его будут тверды, пусть налоги его будут легки, пусть суждения и решения его будут быстры и ясны.
Ибо именно по этим качествам и узнаются истинные короли.

[Alland]

Лопата земли

На самой границе горного Уэльса жил некогда старый, злой великан. И уж не знаю почему, но он просто терпеть не мог мэра и всех жителей города Шрусбери.
Долго он ломал себе голову, как бы им посильнее досадить, и наконец не придумал ничего лучше, как бросить полную лопату земли в реку Северн, чтобы ее запрудить.
"Ха, ха! - думал великан Рекин (так его звали - вполне приличное имя для старого и злого великана). - Пусть речка выйдет из берегов и затопит весь город вместе с мэром и всеми жителями. Весь-весь!"
И вот это низкое созданье в один прекрасный день отправилось в город Шрусбери с полной лопатой земли.
Не знаю уж, как так случилось, но по дороге он заблудился и пришел не к Шрусбери, а к Веллингтону. Уже вечерело, и великану хотелось скорей добраться до места, потому что ноша была тяжелая и он из сил выбился.
Совсем недалеко от города великан встречает сапожника с большим мешком на спине, в котором были старые башмаки да сапоги. Этот сапожник возвращался домой в Велин-гтон, где была его лавка, а шел он из Шрусбери, где и набрал все эти башмаки и сапоги для починки.
- Послушай! - окликнул его великан Рекин.- Далеко еще до Шрусбери?
- До Шрусбери? - переспросил сапожник, запрокидывая голову и глядя вверх. Выше, выше, пока где-то уже совсем высоко он наконец не разглядел то, что было
великановой головой, и она ему совсем не понравилась. Поэтому вместо ответа он спросил: - А что тебе там нужно, я имею в виду в Шрусбери?
- Видишь эту лопату земли? - спрашивает великан, и при этом голос его задрожал от злобы.-Я собираюсь бросить ее в Северн, чтобы река вышла из берегов и затопила весь Шрусбери: и мэра, и жителей, всех, всех!
Сапожнику такая затея пришлась не по душе.
"Ничего себе - затопить Шрусбери! - подумал он.- Вместе с мэром и всеми жителями. Ну нет, не выйдет!"
Так он подумал. Но на самом-то деле что мог поделать какой-то ничтожный сапожник с настоящим великаном?
Он опустил на землю мешок, поскреб в затылке и говорит:
- Так, значит, Шрусбери? До него еще порядком! Сегодня тебе туда никак не добраться. Да и завтра, пожалуй, тоже.
- Откуда ты знаешь? - спрашивает великан.
- Да я как раз иду из Шрусбери,- говорит сапожник и развязывает при этом свой мешок, чтобы великан увидел, что у него там. - Это очень далеко, поверь мне. Видишь, сколько башмаков и сапог я износил, пока шел оттуда?
- О горе мне! - вздохнул великан, и от его вздоха даже горы задрожали. - Тогда лучше я не пойду туда. Я и так совсем из сил выбился. Чтобы еще хоть немного тащить эту тяжеленную лопату с землей, нет уж!
- Если б немного! - подхватил сапожник. - Но туда еще идти и идти!
- Раз так,-говорит великан,-тогда мне, пожалуй, умнее всего сбросить эту землю прямо здесь и вернуться домой.
Сапожник промолчал: он боялся, как бы великан не разгадал его хитрость. Но великан так устал, да и вообще-то был глуповат, что ничего даже не заподозрил. Он опрокинул лопату с землей на том месте, где стоял, вычистил о край лопаты свои сапоги и зашагал прочь в валлийские горы. И больше о нем в Шрусбери не было ни слуху ни духу.
А если вы не верите, что все так и случилось, ступайте по дороге из Шрусбери в Веллингтон и, не доходя до города, сами увидите на том месте, где великан опрокинул лопату земли, высокий холм, который так и называется Рекин, а рядом холмик - поменьше - из той земли, которую великан счистил со своих сапог.

[Alland]

Кэдуладер и козы

Жил в горах Уэльса пастух по имени Кэдуладер. У него было большое стадо горных коз. Самую красивую его козу звали Дженни.
Ни у одной козы не было такой гладкой, шелковистой шубы, как у Дженни, потому что каждую пятницу и субботу сами феи расчесывали и приглаживали ее шерсть. И в воскресенье, когда Кэдуладер пригонял своих коз домой, лучше Дженни не было козы в целом стаде.
Если ж говорить об уме, то Кэдуладер считал, что умней Дженни он не встречал никого, не только среди коз, но и среди людей. Поэтому и удивляться нечего, что он души в ней не чаял, да и она платила ему тем же.
Но, как говорится, всему приходит конец. Дженни, видно, тоже так думала и потому в один прекрасный день показала своему хозяину хвост да ускакала в горы.
Кэдуладер кинулся за ней в погоню. Он карабкался вверх по крутым горным тропам и звал ее сначала нежно и ласково, потом с угрозами, а затем уж у него совсем не стало духу звать ее, и он лишь кое-как поспевал за козой.
Горы в этих местах крутые, тропы обрывистые, и только Кэдуладер готов был схватить козу за хвост - хоп!-Дженни перескакивала на другую скалу. Хоп! - и она уже на соседнем утесе, а Кэдуладер опять в дураках.
Дженни словно дразнила его, и это еще больше злило Кэдуладера. И, уж конечно, от синяков, какие он набивал себе, стукаясь об острые камни, настроение у него лучше не
становилось. А горные ручьи и водопады, обдававшие его холодными брызгами, и совсем выводили его из себя.
В конце концов Кэдуладер очутился на узком уступе отвесной скалы. Напротив возвышалась такая же крутая скала, а между ними лежала бездна.
Прямо перед ним стояла Дженни и вызывающе глядела на него. По ее насмешливому взгляду Кэдуладер понял, что сделай он еще хоть полшага - она перемахнет через бездну и оставит его с носом, тогда уж навсегда.
- Ну, Дженни,- с трудом переводя дыхание, сказал Кэдуладер,- я бы еще мог простить тебе синяки и шишки, но вот то, что ты дурачишь меня, я никогда тебе не прощу! Коза отпрыгнула от него в сторону, и он, не подумав, что делает, бросил в нее камнем. Дженни громко вскрикнула и упала вниз на выступ скалы.
Кэдуладер бросился на то место, где она лежала. От его гнева и злости не осталось и следа. Их сменили жалость и горе. Дженни часто дышала и, когда он дотронулся до нее, подняла голову и лизнула ему руку.
- Что я наделал! - воскликнул в отчаянии Кэдуладер. Из глаз его брызнули слезы. Он сел рядом с Дженни и положил ее голову к себе на колени. Вскоре стемнело, но он все сидел там и гладил, и целовал ее шерсть, прислушиваясь к ее тихому дыханию.
Неожиданно из-за гор выплыла яркая полная луна. Она осветила все вокруг, и тут, к своему изумлению, Кэдуладер вдруг увидел, что Дженни из козы превратилась в прекрасную девушку с длинными шелковистыми волосами и нежными карими глазами. Она уже не казалась умирающей, а, наоборот, довольной, словно кошка, налакавшаяся сливок. Он очень удивился - а как же мог он не удивиться? - когда она вдруг заговорила с ним человеческим голосом.
- Мой милый Кэдуладер,- сказала она со вздохом,- неужели я поймала тебя наконец?
Кэдуладеру стало как-то не по себе, он совсем не хотел, чтобы кто-нибудь поймал его, да еще таким нелепым образом. К тому же он никак не мог решить, называть ли ее по-прежнему Дженни, и чувствовал себя ужасно неловко. Поэтому он даже обрадовался, когда она встала и, взяв его за руку, повлекла за собой в горы.
Но вот что было странно и даже как-то не очень приятно: рука у Дженни была как рука и кожа мягкая, нежная, а все-таки ему казалось, что он держит не руку, а копыто. Да еще в голосе ее, хотя она говорила с ним очень нежно, пожалуй даже слишком нежно, нет-нет да и проскальзывало козлиное "бе-е-е!", от чего у него мурашки по спине забегали.
"Все ясно,- сказал он себе, глядя на ее белые ножки, скачущие по скалам,- я попал в дурное место. А впереди, наверное, будет еще хуже".
Очень скоро он убедился, что правильно угадал. Они с Дженни очутились на широком плато, расположенном на самой вершине горы, и тут же их окружило несчетное стадо горных коз. Кэдуладер в жизни своей не видел таких рогов и бород и не слышал такого блеяния.
Однако Дженни спокойно провела его сквозь стадо, отвечая направо и налево то по-козьи, то по-человечьи. Наконец они остановились перед самым большим и самым старым козлом. Дженни
низко поклонилась ему, словно королю.
- Это и есть тот человек? - спросил Козел-король.
- Тот самый,- ответила она.
- Да-а, я ожидал лучшего,- сказал король.- Для человека и то он выглядит довольно жалко.
- После он будет выглядеть лучше, - уверила Дженни короля.
"После чего?" - удивился Кэдуладер, хотя вопрос этот оставил при себе.
- Ну как,-спросил Козел-король, глядя на него красными глазами (вернее, глазами с красными ободками), - согласен ты вступить в нашу компанию?
"Ах, вот почему она сказала, что после я буду выгля деть лучше! - подумал Кэдуладер.-После того, значит, как меня превратят в козла".
- Никак нет, ваше величество! - одним духом выпалил он.-Я не хочу превратиться в козла и вообще не хочу боль ше иметь ничего общего с козами!
- Не хочешь стать козлом? - взревел Козел-король.- Ах ты, жалкое созданье! Да это мы, хозяева земли, не желаем иметь ничего общего с ничтожными людьми вроде тебя!
И с этими словами Козел-король одним ударом могучих рогов сбросил Кэдуладера со скалы.
Уже настало утро, когда Кэдуладер очнулся и обнаружил, что лежит под высокой скалой головой в кустах, а ногами в болоте. Ярко светило солнце, в небе носились птицы, но Кэдуладеру хотелось одного - скорее домой!
Стоит ли говорить, что свою Дженни он больше в глаза не видывал. Да это и не имело такого уж значения, потому что с того дня у него совсем пропал интерес к козам. Он распродал свое стадо и вместо коз купил овец. Так что если бы мы захотели рассказать вам новую историю про Кэдуладера- но не бойтесь, мы не хотим! - ее бы пришлось, наверное, назвать: Кэдуладер и овцы.

[ONDERMAN]

На дворе 9 век. В ирландской глубинке спряталось старинное аббатство Келлз, руководит им авторитарный Настоятель. Воспитанный им племянник-сирота по имени Брендан — мальчик славный и способный. Ему 12 лет, и он вместе с другими монахами старательно трудится над укреплением стен аббатства для защиты от набегов викингов.
Новая полная приключений жизнь ждет Брендана с прибытием Брата Эйдана, знаменитого мастера-иллюстратора и хранителя необычной незаконченной книги с иллюстрациями. Брат Эйдан принимает мальчика под свое крыло и посвящает его в искусство иллюстрации, пробуждая невероятный интерес и удивительный талант.

[Püfez]

Кузнец и сиды

Некогда жил в Кроссбриге кузнец по имени Мак Экерн. У него был единственный ребенок, мальчик лет тринадцати-четырнадцати, веселый, сильный и здоровый. Неожиданно он заболел, прилепился к своей постели и целыми днями хандрил. Никто не мог сказать, что с ним случилось, и сам мальчик не мог или не хотел сказать, как он себя чувствует. Он быстро исхудал, стал щуплым, сморщенным, желтым; отец и все его друзья боялись, что он умрет.

Наконец однажды, после того как мальчик пролежал в таком состоянии долгое время, не становясь ни лучше ни хуже, все время неразлучный с постелью, зато необычайно прожорливый, — однажды, когда кузнец, с грустью обдумывая все это, праздно стоял у своего горна и не лежало его сердце к работе, он был приятно удивлен, видя, что в его кузницу заходит один старик, хорошо известный ему своей проницательностью и мудростью в необычайных вещах. Тотчас кузнец рассказал ему о происшествии которое омрачило его жизнь.

Старик хмурился, когда слушал; и, после того как он долго просидел, размышляя надо всем что услышал, высказал такое мнение: "Тот, кого ты получил, — не твой сын. Мальчика утащили сиды, а вместо него они оставили подменыша". — “Увы! Что теперь мне делать? — спросил кузнец. — Как мне снова увидеть моего сына?” — "Я скажу тебе, как, — отвечал старик, — но сначала, чтобы увериться, что тот, кого ты получил, не твой сын, возьми побольше пустых яичных скорлупок, сколько сможешь раздобыть, пойди с ними в комнату, старательно разложи их у него на виду; затем возьмись черпать ими воду и переносить их по две в руках, как если бы они были очень тяжелы, чтобы когда закончишь, расположить их со всяческим старанием вокруг огня".

Послушавшись, кузнец собрал столько битой яичной скорлупы, сколько смог найти, пошел в комнату и делал все так, как его научили. Он не долго пробыл за работой — с постели раздался взрыв смеха, и мальчик, казавшийся больным, воскликнул: “Мне нынче восемьсот лет, а я никогда не видел ничего подобного!”
Кузнец возвратился и рассказал все старику. "Ну что ж — ответил ему мудрец, — не говорил ли я тебе, что это подменыш; а твой сын находится в Брорра-хейл, в самой глубине, — это круглый зеленый холм, облюбованный сидами. Избавься как можно скорее от этого втируши, и, думаю, я могу тебе обещать твоего сына.
Ты должен разжечь перед постелью, в которой лежит этот чужак, большой и яркий огонь. Он спросит тебя: “На что нужен такой огонь?” Сразу отвечай ему: "Ты сейчас увидишь!", а потом хватай его и бросай в самое пламя. Если тот кого ты получил, — твой собственный сын, он взмолится о помощи, но если — нет, он вылетит сквозь крышу".

Кузнец вновь последовал совету старика; разжег большой огонь, ответил на заданный вопрос, как его научили, и, схватив ребенка, швырнул его в огонь. Подменыш издал ужасный вопль и выскочил сквозь крышу в дыру для дыма.

Старик сообщил ему, что в такую-то ночь зеленый круглый холм, где сиды держали мальчика, будет открыт. И в эту ночь кузнецу имея при себе Библию, нож и горластого петуха, следует приступить к холму. Он услышит звуки пения, танцев и всякого веселья, что происходит там, но он должен смело идти вперед. Библия, которую он понесет, будет ему верным оберегом против любой опасности от сидов. Входя в холм, ему следует воткнуть нож в порог, чтобы помешать холму закрыться за ним.

"И потом, — продолжал старик, — ты попадешь в просторное помещение, красивое и чистое, и там увидишь своего сына, стоящего поодаль и работающего у горна. Когда тебя спросят, скажи, что пришел, чтобы найти сына и не уйдешь без него".
Время прошло быстро, и кузнец отправился в путь, подготовленный так, как его научили. Действительно, когда он приблизился к холму, там был свет, — как изредка бывал виден и прежде.

Вскоре после этого до встревоженного отца донеслись с ночным ветром звуки волынки, плясок и радостного веселья. Преодолевая страх, кузнец мужественно приблизился к порогу, воткнул в него нож, как было указано, и вошел. Защищенного Библией, которую он нес на груди, сиды не могли его тронуть; однако они спросили его с изрядной долей неудовольствия, что ему тут надобно. Кузнец отвечал: "Мне надобен мой сын, которого я вижу вон там в глубине, и я не уйду без него!"

Услышав это, вся ватага издала громкий смех, который разбудил петуха, дремавшего в его руках. Тот мигом вскочил ему на плечи, бодро захлопал крыльями и загорланил — громко и протяжно. Раздраженные сиды схватили кузнеца с его сыном, вытолкали из холма и вслед за ними вышвырнули нож; в одно мгновение все стало темно.

В течение одного года и одного дня мальчик ни разу не шевельнул пальцем и едва ли произнес хоть слово. Но вот однажды сидя рядом с отцом и наблюдая, как тот довершает меч, который делал для одного вождя и над которым особенно корпел, — мальчик вдруг воскликнул: "Это нужно делать не так!" и, взяв оружие из рук отца, сам стал работать вместо него, и вскоре отделал меч так, что подобного ему в тех местах никогда еще не видели.

С того дня юноша постоянно работал вместе с отцом и стал изобретателем исключительного, прекрасно закаленного оружия, выделкой которого занимались оба кузнеца, отец и сын, трудившиеся не покладая рук. Слава о них распространилась вдаль и вширь, и теперь они могли жить так, как загадывали раньше, — в ладу со всем миром и очень счастливо друг с другом.

Примечания

"Кузнец и сиды" — история из коллекции Дж. Ф. Кэмпбелла с острова Айлей. Она целиком находится в русле кельтской традиции с ее представлениями о "расе холмов", то есть о сидах или фэйри и об их взаимоотношениях с людьми. Сюжет истории также традиционен и является в кельтском мире, что называется, "бродячим". Подобные истории можно было услышать в разных частях Ирландии и Шотландии вплоть до середины XX века.

Перевод выполнен по изданию: Scottish fairy and folk tales. Selected and edited, with an introduction by Sir George Douglas, hart. London, 1896.

Кроссбриг — местечко в графстве Аргайлшир, на западе Шотландии.

...вместо него они оставили подменыша.
— Роберт Чэмберс писал: "Хорошо известно, что у них в обычае регулярно воровать детей из люлек смертных матерей с целью воспринять их как собственное потомство, вскормить их в Чудесной Стране и сделать их частью сообщества фэйри... Эти приемные дети, вероятно, остаются среди них только в качестве друзей, платонических любовников или прислуги, и после нескольких лет испытания им позволяют вернуться на землю в лучшем виде, чем прежде, и пользоваться их дарами. Не следует забывать, что, когда они крадут детей, в люльку обычно кладется какой-нибудь из их собственных отпрысков".

Еще в древнеирландских "Историях о Монгане" рассказывалось, как ребенок, родившийся у жены одного короля от бога Мананнана, когда ему минуло три дня и три ночи, был унесен Мананнаном в Чудесную Страну, где воспитывался до двенадцати лет.

Что же касается "подменыша", то он, как правило, всегда ненриятен на вид и скверного характера.

...делал все так, как его научили. — Описанный способ разоблачения "подменыша" с использованием яичной скорлупы хорошо известен в гэльской традиции. Суть этого способа — провокация: абсурдность поведения хозяина должна спровоцировать "подменыша" произнести те самые слова, которые он произносит в данной истории, с признанием своего настоящего возраста. Почему при этом традиционно используется яичная скорлупа, трудно сказать.

...бросай в самое пламя. — Известно, что гэлы "сохраняли суеверное благоговение перед стихией огня; отсюда пословица, что от него не происходит вреда". Очистительное и целебное действие костров, зажженных на праздники кельтского календаря, прежде всего— на Бельтан (1 мая), признавалось и использовалось еще в древней Ирландии.

...и выскочил сквозь крышу... — Джон Рамсэй в начале XIX века писал, что в некоторых местах Шотландии — в Морвене, Бредалбане и на острове Малл — пользовались другим способом избавления от "подменыша": его относили на вершину близлежащего сида и оставляли там на всю ночь. Считалось, что это должно заставить фэйри забрать своего отпрыска и вернуть украденного ребенка. Некоторые холмы особенно часто посещали с этой целью.

...воткнуть нож в порог... — "Считалось также, что феи испытывают сильное отвращение к железу, поэтому в случае крайней нужды этот металл использовался для зашиты от них... В одной из легенд говорится, что некто, решивший пробраться в королевство фей, специально подпер железной палкой дверку тайного входа, чтобы та не захлопнулась за ним навсегда".

Дело в том, что феи не могут прикасаться к железным предметам. Отвращение фей к железу связано с тем, что люди с его помощью умерщвляют природу. Есть, однако, еще одно объяснение, на которое знатоков натолкнули частые находки в горной Шотландии странных камней, похожих на треугольные наконечники стрел.

Джон Френсис Кэмпбелл писал: "Кем были эти силы зла, которые не могли противостоять железу, эти фэйри, что стреляли стрелами из камня и являлись врагами человеческого рода? ,Не есть ли все это лишь смутное, зыбкое воспоминание о войне между людьми, которые обладали железным оружием, и расой, не имевшей его, — расой, следы которой находят по всей Европе?".

Так или иначе, в горной Шотландии считалось добрым знаком, если кому-то перед началом дела посчастливилось найти кусочек железа. Меч или другую железную вещь клали также под подушку роженицы, — как оберег от фей.

...работающего у горна. — Мальчик понадобился фэйри, чтобы работать с железом, которое они не переносят. Представление о том, что "чудесные мечи" и другое оружие кельтской традиции делается в Ином Мире, является очень древним и живучим.

[ONDERMAN]

[Klerkon]

Королева Планет.

«Некогда жили человек и его жена. Мужа благословлял всякий, но его жену не благословлял никто.

Такой была она жестокосердной.

Муж был первым из них, кто умер. И если бы соседи не были ему так благодарны, его не смогли бы похоронить совсем: таким дождливым и грозовым был день похорон.

Его жена умерла какое-то время спустя, и ей достались для бдения над ней и похорон два лучших дня, что когда-либо сходили с небес.

Люди были этому очень удивлены, зная, что она не имела ни от кого доброго слова. Их сын сказал, что он не будет спать две ночи в одной постели и дважды есть за одним столом, пока не выяснит, почему это его отцу, которого благословлял всякий, достался дурной день для похорон, а его матери, которую не благословлял никто, достался прекрасный день.

Он отправился в странствия.

Он был довольно далеко от дома, когда дошел до жилья и получил там место на ночь. Это был дом вдовы, которая имела трех дочерей. После еды вдова спросила его, куда он идет, и он ей все рассказал.

«Хорошо, — сказала она, — если ты получишь ответ на свои вопросы, не выяснишь ли ты, почему ни один человек не хочет жениться на моей старшей дочери? Все они хотят жениться на двух других, а на старшую не хотят даже смотреть. Я не знаю, почему это так». — «У меня довольно моих собственных забот, — сказал юноша, — чтобы брать себе на плечи еще, но если я добуду хоть слово для тебя, я принесу его сюда».

Он покинул дом на следующее утро и шел, пока его не застигла ночь. Он пришел к жилищу кузнеца и получил место на ночь. Кузнец, как и вдова, спросил его, куда он идет, и он рассказал ему о своем отце и матери.

«Если можешь, постарайся принести мне какую-нибудь весть о том, что заботит меня», — сказал кузнец.

«Какие у тебя заботы?» — спросил юноша.

«Хорошо, — сказал кузнец, — я работаю здесь в своей кузнице с утра до ночи, с понедельника до субботы и не могу выручить ни гроша. Под конец я так же беден, как всегда».

«Я сделаю что смогу, — сказал юноша, — но не думаю, что я когда-нибудь вернусь».

Он вышел на дорогу следующим утром и шел по ней весь день. Он получил место на ночь в доме крестьянина. Когда они сидели у огня, крестьянин, как и те двое, спросил его, куда он идет. Он рассказал ему о своем отце и матери.

«Если ты можешь принести мне хоть слово, я надеюсь, ты принесешь, — сказал крестьянин. — Там у двери есть кусок крыши, через который всегда проходит дождь. Я звал лучших кровельщиков, но они не могут заделать ее».

«У меня сейчас с избытком забот, чтобы думать о них, — сказал юноша. — Я не получил ответа на мои собственные вопросы, но каждый допытывается про свои. Я сделаю что смогу, и если я добуду какие-нибудь вести для тебя, я принесу их сюда, встречай».

Он отправился вновь на следующее утро и шел весь день, не встретив жилища. Пришла ночь, когда наконец он увидел свет в доме, стоявшем в стороне от дороги. Он приблизился к дому и нашел дверь перед собой настежь раскрытой. Кухня была просторной, чистой и теплой; в очаге был хороший огонь, а перед ним большое кресло. Но нигде там не было признаков человека.

Он сел в кресло, и через какое-то время в дверь вошла прекрасная женщина. Она учтиво и ласково приветствовала его, и он отвечал ей тем же образом. Она приготовила для него еду, и это не затруднило ее. Он сел и досыта наелся. Потом она дала ему воды, чтобы он вымыл после пути свои ноги. Он снова сел у огня и стал с ней беседовать. Она была самой ласковой женщиной из тех, что он когда-либо встречал.

Когда они пробеседовали так довольно долго, она сказала, что ему пора идти спать, что он за день устал.

Его комната была в конце кухни, с дверью, через которую он мог видеть кухню со своей постели. Там на огне был большой КОТЕЛ воды, готовой закипеть. Юноша вытянулся на постели, но, хоть и был он совсем усталый, заснуть не мог. Вскоре он увидел, что котел на огне закипел, но женщина оставила его кипеть. Затем он увидел, как она кладет свою ГОЛОВУ в кипящий котел. Она опускалась все ниже, ниже, ниже до конца, пока он не увидел две ее ноги, торчащие над краем котла. Наконец они исчезли.

Он мог все это ясно видеть через дверь комнаты, лежа в постели. Он не думал, что это сон. Он был изумлен и устрашен тем, что видел. Когда он подумал, что она пробыла достаточно долго в кипящем котле, чтобы расплавиться в нем, она вдруг мало-помалу стала выходить из него обратно, так же как в него погружалась, такая же бодрая, какой была прежде. Человек был вконец запуган собственными мыслями. Он думал, что следующим в котле будет он сам.

Затем она достала веревку, сделала на конце петлю и набросила ее на одну из балок кухни. Она встала на стул, положила свою голову в ПЕТЛЮ и повесилась. Так она висела, брыкаясь на весу, пока наконец не перестала двигаться. Когда он подумал, что она, должно быть, совсем мертва со своим языком, торчащим изо рта, как вдруг она вышла из петли такой же живой и бодрой, какой была всегда.

Потом она достала БРИТВУ и перерезала себе горло. Кровь хлынула, как будто из быка; затем она опустилась на пол и легла там, стуча пятками, причитая и постанывая. Наконец она совершенно затихла.

«Она кончилась теперь или никогда», — сказал человек сам себе, съежившись в постели.

Мысли его вертелись, отыскивая, как ему лучше поступить. Все, что он видел, было так странно.

Вскоре она затеяла другую выходку. Она пошла, принесла мешок и положила его на стол. Она выдвинула стол на середину пола и начала пересчитывать золотые и серебряные ДЕНЬГИ, которые были в мешке. Она занималась этим долго, пока весь запас не был пересчитан; потом она собрала их все вместе и положила обратно в мешок.

Затем она достала шелковое платье, надела его, извлекла КНИГУ и долго читала ее. Ровно столько, сколько провела в котле, в петле, на полу с перерезанным горлом и считая деньги. Почитав книгу, она перешла к человеку в комнату.

«Ты спишь?» — спросила она. Он не дал ответа.

«Я знаю, что ты не спишь, — сказала она. — Ты далек от того, чтобы спать. Ты видел, — спросила она, — все, что я делала этой ночью?»

«Видел».

«Слышал ты когда-нибудь о Королеве Планет?»

«Слышал», — сказал он.

«Это я, — сказала она. — Ты видел, как долго я была в кипящем котле?»

«Видел».

«Это смерть, которая уготована для всякого ребенка, который пришел в это время в мир. И ты видел, как долго я была повешенной?»

«Видел», — сказал он.

«Это смерть, которая уготована для всякого ребенка, родившегося в это время. Ты видел, сколько я пролежала на полу с перерезанным горлом, истекая кровью?»

«Видел».

«Это смерть, которая уготована для всякого ребенка, родившегося в это время. Ты видел, сколько я потратила времени, считая деньги?»

«Видел».

«Это жизненный путь, который уготован для всякого ребенка, родившегося, пока я считала. И ты видел, сколько я провела времени, читая книгу?»

«Видел».

«Это жизненный путь, который уготован для всякого ребенка, родившегося в это время. Я знаю, что привело тебя сюда, — ты пришел разузнать о твоем отце и матери. Его благословлял всякий. В чистилище он пробыл только те два дождливых грозовых дня своих похорон.

Твоя мать никогда не слышала благословения от бедного, и все, что было уготовано для нее, — это два прекрасных дня, когда ее хоронили. Однако завтра ты повстречаешь свою мать с разинутым ртом, и ее будут преследовать два МАСТИФА.

Вот медное ЯБЛОКО. Им ты должен бросить в нее, и если только оно не влетит ей прямо в рот, она пожрет тебя, чтобы помешать тебе принести домой вести о ее злосчастии.

Скажи вдове, которая беспокоится о своей старшей дочери, что, если дочь дважды отнесет ее к воскресной службе на своей спине, каждый будет иметь о ней высокое мнение.

Скажи кузнецу, что удача НИКОГДА не следует за теми, кто корпит с раннего утра понедельника до поздней ночи субботы!

Что же до крестьянина, скажи ему, чтобы вернул обратно соломенную кровлю, которую он своровал для своей крыши, и его дом будет сухим».

Юноша провел эту ночь в доме женщины и отправился домой на следующее утро. Он не ушел далеко, когда увидел свою мать, идущую к нему с разинутым ртом и преследуемую двумя мастифами. Он бросил в нее медным яблоком, и оно вошло ей в рот. Она пала на дорогу ниц в виде груды студня, а два мастифа убежали. Он отправился домой, передавая по дороге советы Королевы крестьянину, кузнецу и вдове. Все они последовали им и потом всегда преуспевали.

Вот вам рассказ о Королеве Планет».

Записано в 1930 г. от 55-летнего сказителя в графстве Керри.

Источник: «Лики Ирландии»/Сост. С. В. Шабалов. СПб.: Летний сад, 2001. Серия «Anima Celtica».



В 2001-2004 гг. в серии «Anima Celtica» под ред. С. В. Шабалова вышли также другие сборники кельтских сказок и легенд: «Шотландская старина», «Память острова Мэн» и «Хроники бриттов» (валлийские).

Сборник бретонских преданий и сказок издательство «Летний сад» так и не опубликовало, но в 2001 г. в серии «Легенды, сказки и предания народов Европы» изд-ва «Менеджер» вышел сборник под ред. Анны Мурадовой «Предания кельтов Бретани».



Одну сказку из него можно привести здесь.

Птица Правды.

Первый вечер.

Давным-давно жил в Бретани король, и был у него единственный сын по имени Калонек — смельчак.

Когда пришло сыну время идти в школу, стал король искать по всей стране самого мудрого и ученого человека, чтобы он стал учителем мальчика.

Король и сам был ученым человеком, и считал, что наука важнее, чем богатство и почести. «Учить ребенка, — говорил он, — лучше, чем копить ему добро.» И еще говорил король: «Учение — как прекрасное дерево, на котором растут золотые яблоки, вкусные и красивые; но растут они высоко, не всякий их достать может.»

Нашел король того, кого искал. Далеко-далеко от города, на берегу моря, в хижине, крытой соломой, жил одинокий человек. Он ел только коренья да иногда маленьких рыбок, которых выбрасывало на берег. Он только и делал, что читал книги день и ночь, и так увлекался чтением, что и о еде подчас забывал. Быстро разнеслась по стране слава о его учености, и со всех сторон стали приходить к нему люди за советом, и каждый раз все выходило так, как он говорил.

Когда король услышал о нем и убедился, что все, что об этом человеке говорили — правда, приказал ему явиться во дворец и заняться обучением сына.

У такого мудрого учителя сын короля быстро и сам стал ученым: пока другие дети читать и писать учились, королевский сын знал уже столько всего, что и описать невозможно.

Через несколько лет отправился принц со своим учителем путешествовать по далеким странам, посмотреть как там люди живут, по каким законам да обычаям, чтобы в будущем, когда ему самому придется страной управлять, самые справедливые законы придумывать. А еще хотел король, чтобы сын его в далеких странах невесту себе нашел, ведь пора ему было жениться.

Но напрасно объездил принц вместе с учителем много разных стран — нигде не нашел он невесту по сердцу. Приехали они домой, и снова начал сын короля, как и раньше, постигать науки. Рассуждали они с учителем о мире и о войне, о мудрости и о душе, и о многом другом. Иногда, чтобы развеяться, шел молодой принц побродить один по городу и окрестным селам, порасспрашивать людей о том, как они живут, как работают, и что о короле и королевстве думают.

Однажды зашел принц дальше, чем обычно, и сбился с пути. Зашел он в одну хижину, чтобы спросить, как ему до дома дойти. Открыл он дверь и увидел — сидит у очага старик, а рядом с ним — красивая девушка лет шестнадцати и читает отцу старую-престарую книгу.

Послушал сын короля, как она читает, а потом спросил, как ему найти дорогу. Залюбовался он на девушку, хоть и одета она была бедно, как и все крестьянки. Как взглянул на нее принц, так и потеплело у него на сердце. Как послушал ее речи, затосковал — так красиво она говорила. Не знала девушка, что за человек перед ней. Закрыла она книгу и сказала, что покажет дорогу, если принц захочет.

— Хорошо, — сказал принц.

Проводила его девушка. Вернулся принц во дворец, но забыть ту девушку не смог. Не мог он ни читать, ни писать — все время к ней мысли возвращались. Одним словом, влюбился, да так, что начал терять силы и заболел.

Позвали врачей. Те долго допытывались, в чем же дело и, наконец, сказали королю, что привязался его сын к кому-то сердцем, что любит он какую-то девушку, а кто она — сказать не решается. Пошел король к сыну и спросил, правда ли он любит какую-то девушку.

— Скажи мне, кто она, — спросил король. — Не бойся. Даже если дочь тряпичника, ты женишься на ней, коли того желаешь.

Тут словно очнулся сын ото сна и сказал:

— Так и есть, отец, я люблю дочь крестьянина. Я знаю, что она мне не пара — так уж Бог велел! — потому и не решался сказать тебе, боялся, что ты на меня рассердишься. Много стран я объездил, но нигде не видел такой красавицы и умницы.

— Хорошо! — сказал король. — Где она живет? Я пойду к ней и попрошу для тебя ее руки.

Калонек рассказал отцу как ее найти и поведал о том, как он сам с ней встретился. И король, как и обещал, тут же отправился к отцу той девушки. Крестьянин обедал дома один. Спросил король, не живет ли кто еще в доме.

— А как же, — ответил крестьянин. — У меня есть дочь, но она сейчас в школе. Я не богат, и не оставлю ей после себя ни добра, ни денег. А потому я решил, что лучше ей учиться. Ведь учение — это солнце, которое прогоняет мрак.

— Правду вы говорите, — отвечал король, — вы мудрый человек, как я вижу. А пришел я к вам с просьбой. Речь пойдет о вашей дочери. Вы сказали, что нет у вас ни добра, ни денег. У меня же всего в достатке, и, если вы захотите отдать ее замуж за моего сына, он будет счастлив. Он очень любит ее. Сам я — король Бретани, и сын мой будет королем.

Старый крестьянин отвечал, что не запретит своей дочери выйти за того, кого она любит.

— Пусть она решит сама. Пусть она будет счастлива со своим мужем, а кто он будет — крестьянин или сын короля — мне все равно. Подождите немного, скоро она придет.

Не успел он этого сказать, как открылась дверь, и увидел король, что не солгал ему сын. Удивился король, ведь никогда еще не видел он такой красавицы, как эта девушка, хоть и прожил на свете много лет.

Не тратя лишних слов, король спросил:

— Согласишься ли ты, девушка, выйти замуж за моего сына, того человека, который был здесь недавно, и которому ты указала дорогу?

Как услышала девушка эти слова, да узнала, что сам король с ней говорит, зарделась, как уголек. Не могла она ни слова сказать, ни двинуться. Наконец спросил у нее отец, будет ли она любить сына короля.

— Да, если он мудр и учен. Наверное, так оно и есть.

— Тогда, — сказал крестьянин, — будешь ты ему верной женой на всю жизнь.

— Да, отец, — отвечала девушка.

Как услышал это король, обрадовался и поспешил домой, сына обрадовать. Тот тут же выздоровел, и вскоре сыграли свадьбу.
Всех бедняков, какие были в стране, пригласили во дворец, и одели их с йог до головы во все новое. Три недели длился праздник, а когда он кончился, то каждый, вернувшись домой, говорил:

— Пусть будет счастлива невестка короля со своим мужем, и он пусть будет счастлив!

Второй вечер.

Очень любил свою жену Калонек, сын короля. Но только три месяца смог провести он дома. Напали на Бретань англичане, и пришлось ему идти на войну. Слишком стар был его отец, чтобы воевать. Медлить было нельзя — люди говорили, что англичане убивали всех на своем пути. Пришлось принцу расставаться с любимой женой. Перед тем как уехать, наказал он отцу и матери беречь ее и следить, чтобы ничего плохого с ней не случилось.

— Умная у меня жена, — сказал принц. — Никогда ничего плохого не сделает. Пусть же всего у нее будет вдоволь. А тот, кто обидит ее, обидит и меня тоже.

Попрощался сын короля с женой и с родителями и уехал.

Быстро Калонек со своим войском разгромил англичан. Пришлось им убегать, только пятки сверкали!

А жена его, как только осталась одна, пошла в свою комнату и стала плакать. Так и плакала день-деньской. Сначала свекровь не мешала ей — пусть делает как знает. Но недолго так было.

Завидовала старая королева, что сын ее любит дочь крестьянина больше, чем родную мать, и решила погубить невестку. Поручила она слугам следить за всем, что делала молодая жена, но не нашла ничего, в чем могла бы ее упрекнуть.

Через месяц, после того как отбыл Калонек на войну, написала ему мать, что жена его понравилась — чтобы дать ему знать о том, скоро у него появятся наследники. И сама жена ему написала то же самое. Обрадовался Калонек.

А старая королева тем временем начала отсылать прочь служанок невестки одну за другой, стала запрещать принцессе выходить на улицу, а потом и вовсе прогнала из покоев в полуразвалившийся домик в дальнем углу сада. Чернила и бумагу у принцессы отняли, чтобы она не могла ничего написать мужу.

Прошло время и родила принцесса трех сыновей, как две капли воды друг на друга похожих: никто бы их различить не смог, если бы не было у каждого из них метки на плече. У одного на плече была метка, как лук, у другого — копье, а у третьего — меч. Но не успела принцесса увидеть своих сыновей. Слуга, которого приставила к ней свекровь, унес их, едва появились они на свет, а на их место положил щенят. Когда жена принца пришла в себя, ей сказали, что родилось у нее вместо детей три щенка. То же самое написали Калонеку, и спросили у него — что же делать с ними?

Калонек отвечал, что надо оставить их вместе с принцессой при дворе до его приезда, кормить-поить и ни в чем не отказывать. Не очень-то он верил своей матери. Как раз незадолго до этого умер король — его отец — и теперь своенравная королева делала во дворце, что хотела.

Война заканчивалась, и Калонек собирался уже ехать домой, чтобы повидать жену, как вдруг ему сказали, что жена его умерла. Опечалился принц. Стал он дальше рубить англичан, да так, что они пощады запросили. Как ни старался Калонек, не мог он найти смерть в бою. Устал он от войны, заключил мир с врагами и отправился домой, чтобы самому убедиться в том, что случилось. Все казалось ему, что жива его жена, что страдает она.

Так оно и было. Королева приказала отправить невестку подальше от дворца и бросить ее в яму вместе с тремя щенками. Давали им только воду да сухой хлеб. Собаки ели досыта, а принцессе мало что доставалось. Стала она худой как хворостинка. Когда узнали, что молодой король возвращается домой, щенков вытащили из ямы и привели во дворец.

Дома Калонек все пытался разузнать, от чего умерла его жена. Спрашивал он то у одного, то у другого, и все отвечали ему, что умерла она от горя и тоски по нему. Так подучила их старая королева, чтобы ее сын никогда не узнал правду. Но Калонек не перестал думать о любимой. Часто снилось ему, что она, измученная и слабая, протягивает к нему руки и просит помочь. Год спустя предложила ему мать снова жениться.

— Нет, нет, — ответил он. — Никогда я больше не женюсь, потому что люблю я дочь крестьянина и никого больше не полюблю.

Чтобы заглушить горе, стал он снова, как раньше, читать книги. Ведь правду говорят, что книга не хуже иного друга, ведь она дает только добрые советы.

Но вернемся назад и узнаем — а что же случилось с тремя сыновьями жены молодого короля?

Старая королева приказала сделать колыбель, которая могла бы плыть по воде, как лодка, и закрывалась бы сверху, и положила в нее младенцев, а рядом с ними — лук, копье и меч, и в придачу много золота и серебра. Приказала она бросить колыбель в речку, которая протекала возле дворца.

Река отнесла колыбель к пруду, возле которого стояла мельница. И как раз в это время вышел мельник открыть затвор и пустить воду крутить мельничное колесо. Удивился мельник, когда увидел колыбель на воде, а еще больше удивился, когда вытащил ее из воды, открыл ключом, который был в замке, и увидел в ней трех младенцев, оружие и деньги.

Детей он отдал жене и наказал воспитывать их и кормить, как своих. У жены было доброе сердце, и сказала она, что так и сделает. Она вымыла и одела детей так хорошо, как могла.

Так три брата росли на мельнице, красивые да пригожие, как три ивы на берегу реки. Приемные родители заботились о них, как о своих детях. Часто ходили братья играть с другими детьми, которые прозвали их Лук, Копье и Меч — по тем меткам, которые у каждого из них на плече были, и по их оружию.

Однажды играли они с юлой, и вдруг поссорился Лук со старшим сыном мельника. Рассердился сын мельника и закричал:

— Ты не брат мне, и Меч с Копьем не мои братья, и наши мать с отцом тебе не родители, они вас нашли и воспитали!

Как услышали это три брата, побежали к мельничихе и рассказали ей это. Мельничиха, чтобы их успокоить, стала говорить, что все это неправда, что она их мать, а мельник — их отец. Но все напрасно. Так и не смогла она их уверить, что родились они вместе с другими детьми на мельнице, да и трудно было убедить их — слишком непохожи они были на других. С того дня держались Лук, Меч и Копье все время вместе и играли только друг с другом. Понемногу стали они отдаляться от других детей. Когда нм исполнилось шестнадцать лет, сказал Лук своим братьям, что пора ему собираться в дорогу.

— Если то, что о нас говорят — правда, — сказал он, — и это не наш дом, и не знает никто, кто нам приходится отцом, а кто — матерью, то пойду я и узнаю, откуда мы родом. Слышал я (да и вы, братья, наверное, часто слышали), что есть на свете Птица Правды. Надо бы нам поймать ее и выспросить, кто наши родители и в какой стране живут.

— Верно, — ответили братья. — Мы уже выросли, и пора нам идти искать судьбу в дальних краях, раз мы не здешние.

— Хорошо, — сказал Лук. — Первым завтра на заре отправлюсь я. Вот лук, который дал мне мельник. Я привяжу его к лавровому дереву в уголке сада. Если лук упадет на землю, то знайте, что меня больше нет на свете, и тогда надо будет одному из вас идти искать Птицу Правды, а если и он ее не найдет, то пусть пойдет искать третий.

Так и договорились. Вернулся Лук домой и говорит мельничихе:

— Завтра с утра, матушка, отправляюсь я в путь.

— Куда ты пойдешь? Чего ты хочешь? Или плохо тебе здесь? Может быть, обидел кто тебя?

— Никто меня не обижал, — ответил Лук. — По все равно я уйду, куда Бог пошлет. Не отговаривайте меня, матушка. Если я решил идти, то так тому и быть.

Поняла мельничиха, что не сможет она его отговорить. Дала она ему денег, сколько могла, и на следующий день до зари распрощался Лук со своими приемными родителями и со своими двумя братьями, которые вышли его проводить.

Шел он, шел, и через два дня оказался на высокой и широкой равнине. Оттуда увидел он алое солнце, которое светилось огненным закатным кругом. И захотел Лук, чтобы вот так же осветилось его сердце светом правды, который укажет ему дорогу и поможет найти отца с матерью. Так смотрел он в небо и не заметил старую-престарую корриганку, которая протягивала руку и просила у него хлеба.

— Кусок хлеба? — удивился Лук, когда увидел и услышал ее. — Нет у меня больше хлеба, бабушка. Но я могу дать вам денег.

— Благодарю тебя. Вижу, что у тебя доброе сердце, — отвечала она. — Только не нужно мне денег, мне бы хлеба раздобыть. Куда идешь ты, добрый человек?

— Трудно ответить, бабушка, потому что я и сам не знаю. Я ищу Птицу Правды. Нет другой такой птицы на земле. Она всякому, кто ее сумеет поймать, расскажет то, о чем он знать хочет.

— Если ты ищешь Птицу Правды, — сказала старушка, — то я смогу дать тебе совет, как ее поймать. Надо тебе идти еще три дня, чтобы дойти до птицы. Сидит она на огромном дереве в золотой клетке. А дерево то стоит на просторной лужайке перед красивым замком. Охраняют его чудовища, у которых из глаз, изо рта и из ноздрей вылетают огонь и молния. И запомни: птица, которую ты ищешь, до того как ее поймают, говорит только ложь. Не верь тому, что она станет рассказывать, когда будешь лезть на дерево. Будет ее голос нежным, как летний ветер, и будет она говорить: «Посмотри вниз, сынок, посмотри на отца, посмотри на мать!» А ты ее не слушай. Не наклоняй голову и вниз не смотри, а не то упадешь тут же вниз и умрешь, как умерли все те, кто лежит вокруг. Кроме того, тебе нужно прийти туда ровно в полдень — к этому времени засыпают чудовища, что охраняют птицу.

Послушав старушку, пошел Лук дальше и через три дня оказался перед деревом, на котором сидела Птица Правды. Ровно в полдень подошел он к дереву. Как только в замке часы пробили двенадцать раз, он прыгнул на дерево, стараясь не смотреть на чудовищ, которые спали между мертвецов.

Увидела его птица и заговорила:

— Друг мой, ты ведь ищешь своих родителей. Если хочешь увидеть их, посмотри вниз. Вон они, перед тобой.

Забыл Лук о том, что говорила ему корриганка, и взглянул вниз краешком глаза. Тут же свело у него руки, и упал он на землю мертвый. Как только упал он на траву, свалился лук с лаврового дерева в саду мельника. Увидели это два брата и все поняли.

— Кому из нас теперь идти искать Птицу Правды?

— Я пойду. — сказал Копье. — Пришел мой черед. Если увидишь, что упадет с этого дерева мое копье, как упал лук нашего брага, то знай, что нет меня больше на свете, и тебе идти искать птицу.

И отправился Копье на следующее утро по следам своего брата. Встретил и он старую корриганку, которая дала совет Луку. Так же как и Лук, не послушался он ее советов, и умер под деревом Птицы Правды.

Упало копье с дерева в саду мельника, как только упал на землю его хозяин. Увидев, что оба его брата погибли, собрался Меч уходить из дома мельника. Вонзил он свой меч в лавровое дерево. Встретил и он старую корриганку. Она и у него попросила хлеба.

— Пожалуйста, — ответил Меч. — Берите и ешьте все, что у меня есть.

— А подождешь ли ты, пока я весь хлеб съем?

— Отчего же не подождать? — ответил Меч. — Времени у меня много: никто не ждет меня на этой земле.

— Ты так думаешь? А мне кажется, что когда поймаешь ты Птицу Правды, которую ты ищешь, то увидишь, сколько людей тебя дожидается. Послушай меня хорошенько. Были здесь недавно два юноши, похожие на тебя, как родные братья. Оба они погибли, потому что меня не послушались. Вот что я им говорила: сидит Птица Правды, одна-единственная на свете, на огромном дереве в золотой клетке перед замком, прекрасней которого на всей земле нет. А под этим деревом посреди лужайки, сидят чудовища, у которых из глаз, изо рта и из ноздрей вылетают огонь и молнии. Они птицу охраняют. Пока ты ту птицу не поймаешь, будет она Птицей Лжи. Не верь ни слову, когда она станет говорить тебе, чтобы ты посмотрел вниз, когда ты будешь лезть на дерево. Ничего не слушай, только вверх смотри. Только взглянешь вниз — и упадешь замертво рядом с братьями. Надо тебе быть у дерева, как только пробьет полдень. В это время чудовища спят, и только через полчаса они просыпаются. За это время ты должен успеть все сделать и убежать от дерева, потому что иначе чудовища поймают тебя и задушат ту же. Когда возьмешь Птицу Правды вместе с клеткой и спустишься на землю, дай понюхать твоим братьям и всем остальным, кто там есть, вот эту травку, и сразу же они оживут, как будто и не умирали вовсе. А потом придете ко мне все трое. Делай, как я тебе говорю, не бойся, и тогда сумеешь ты все сделать, как надо, и найдешь отца с матерью.
Сказала она это и исчезла.

Сделал Меч все, как она ему сказала. Пришел он к дереву в полдень, залез на него. Что бы ни говорила птица, он ее не слушал. Снял он птицу вместе с клеткой и спустился вниз. Как только спустился, вытащил из кармана травку, что дата ему старая корриганка, и дал ее понюхать всем, кто лежал мертвый вокруг него. Тут же ожили люди, встали, поблагодарили Меча, попрощались с ним и с его братьями, которых он оживил первыми.

Побежали братья прочь, пока беды не случилось. Прибежали они на полянку, где встречали старую корриганку. Смотрят — а она им навстречу идет, рада-радешенька, особенно когда на Меча поглядывает.

— Послушался ты моего совета, — говорит. — И правильно сделал. Вот уже четыреста лет я тут стою и даю советы всем тем, кто идет искать Птицу Правды, и хотя не так уж трудно выполнить то, о чем я говорю, ни один человек, кроме тебя, меня не послушал. Теперь твои братья знают цепу моим словам. А ты, Меч, можешь теперь спрашивать у Птицы Правды обо всем, что ты хочешь знать про отца с матерью. Расскажет она тебе, кто они такие и в какой стране живут, и совет тебе даст, как их найти. А перед тем, как проститься, должна я вам спасибо сказать и рассказать вам, кто я такая.

Матерью моей была могущественная королева из далекой страны. Было мне столько же лет, сколько вам, когда попросила меня моя крестная, добрая корриганка, принести ей Яблоко Красоты с маленького острова, что стоит посреди большого озера. «Растет то яблоко, — сказала крестная, — на дереве, которое выросло из ветки Древа Добра и Зла, а охраняет его Анку — Смерть. В руках у него коса, которой он перерезает нить жизни всякому, кто осмелится сорвать яблоко.» Научила меня крестная: «Дам я тебе шелковые башмачки. В них ты сможешь бегать по воде, как посуху. Когда подойдешь близко к Анку, ничего ему не говори, только ударь по его косе этим синим камешком, коса превратится в золу, и он ничего не сможет сделать тебе. Иначе, — сказала она, — придется тебе умереть, как умерли все те, кто хотел добраться до яблока.» Но я была молодая и непослушная, как два твоих брата, плохо я слушала ее советы. Так мне понравилось бегать по воде, что начала кружиться вокруг острова и вокруг Айку, резвиться и дразнить его. А он крутился, не сводя с меня взгляда, нацелив на меня косу. Прыгнула я с разбегу на остров и стала искать волшебный камешек в кармане. Тут и настигла меня коса Анку, и упала я на землю, но не умерла, как все. Спасла меня волшебная сила моей крестной. Пришла за мной крестная и унесла меня с острова. А в наказание превратила она меня в старую корриганку, и приказала стоять здесь, на поляне, чтобы я давала советы всем, кто идет искать Птицу Правды, как и вы, и до тех пор должна была я здесь оставаться, пока не найдется кто-нибудь, кто поймает птицу. И вот ты, Меч, выручил меня, и должна я отплатить тебе добром за добро. Скоро я снова стану такой же молодой и красивой, какой была до того, как стала старой корриганкой по воле моей крестной.

Не успела она этого сказать, как появилась ее крестная. Одета она была в белоснежное платье, и казалась очень молодой, несмотря на то, что была она на самом деле древней старушкой. Чело ее светилось, а на голове переливалась прекрасная корона из камней-самоцветов, оправленных золотом и серебром. Взяла она свою крестницу за руку, и та превратилась в девушку-красавицу.
— Надо отблагодарить тебя, — сказала крестная Мечу, — за то, что ты сделал для моей крестницы. Ты станешь королем Бретани после смерти твоего отца. Что бы ты ни делал, все будет к лучшему, и ни один враг перед тобой не устоит. И будешь ты самым сильным из людей, если только всегда будешь честен. А вместо доброго совета дам я тебе вот этот синий камешек, который я дала когда-то крестнице, чтобы она достала мне Яблоко Красоты. Ей камешек принес только несчастье, а в твоих руках он послужит доброму делу! Посмотри, какой он красивый! Я отколола его от того огромного камня, вокруг которого вертится Земля, как колесо вокруг оси. Этому камню ни огонь, ни железо не страшны. Все он может делать, кроме одного — приносить зло. Если захочешь чего-нибудь, возьми его в руки и исполнится любое твое пожелание, если, конечно, твои намерения будут добрыми. По если ты захочешь сделать что-то дурное, камешек покраснеет и растает, если ты не передумаешь. Слушайся его, Меч, как послушался ты мою крестницу. Знала я, что ты придешь и избавишь ее от наказания. Я сама направила тебя к ней, чтобы ты сделал ее счастливой, а она — тебя. Ты — сын короля, а она — королевская дочь. Ее мать с отцом правят прекрасной заморской страной. Через четыре года, после того, как вместе с отцом вы разгромите в бою англичан (мой камешек тебе на войне поможет), моя крестница станет тебе женой, и будешь ты счастлив с ней до конца своей жизни.

Сказала она это и исчезла вместе со своей крестницей в мгновение ока, а куда — никто не знает.

Третий вечер.

Сказали тогда Лук и Копье своему брату:

— Давай спросим у Птицы Правды, кто наши отец с матерью и где их найти.

Спросили они, и птица ответила:

— Отец ваш — король, сын бретонского короля. Зовут его Калонек. А ваша мать — дочь крестьянина. Ваша бабка приказала бросить ее в темную яму, куда пи один солнечный луч не проникает, и в этой яме держат ее на хлебе и воде. А вашему отцу она сказала, что его жена умерла, как только родила, а на место трех новорожденных сыновей положила трех щенков. Вы и есть те самые три сына. Живет ваш отец в большом городе на берегу моря, что на краю света. Вы найдете его, если станете идти на закат, никуда не сворачивая.
Тут же отправились три брата в дорогу и через неделю оказались на высоком месте, откуда было видно море. А на берегу стоял город, равного которому по красоте во всем свете не сыскать. Спросили братья у птицы, тот ли это город, где их отец живет.
— Да, — отвечала птица, — ваш отец в этом городе, и вы можете увидеть его и поговорить с ним. Но помните: отец ваш — славнейший король, и ни один солдат не охраняет его и его дворец. Лучше всякого стражника охраняет его народ, который любит его, как родного отца. Завтра же вы его увидите, и коли хотите, скажите ему, чтобы попросил он меня песню спеть и сказку рассказать, когда сядет он за стол со своей челядью и родней. Тогда и скажу я ему, что вы его дети.

Так братья и сделали.

Когда увидел король братьев-близнецов, как две капли воды на его жену похожих, потеплело у него на сердце. Подумал он: «До того похожи эти трое на мою любимую, когда была она еще совсем молодая, что готов поверить, будто они мои дети.» А сам сказал:
— Приходите ко мне завтра, не бойтесь, и я вашу птицу послушаю, да и вас самих заодно.

На другой день пришли они, как было условленно. Обратился при всех король к Мечу и спросил, чего он хочет.

— Хотелось бы мне, — отвечал Меч, — чтобы наша птичка спела перед вами и рассказала мне о том, что я знать хочу. Но сначала пусть все двери закроют, а иначе она ни говорить, ни петь не станет.

Тут же двери закрыли, и запела птица, да так, что все загрустили. Никогда никто не слышал такой прекрасной песни, будто музыка органная раздается. Ни соловей, ни жаворонок с этой птицей не сравнились бы. Когда кончилась песня, все стали спрашивать, из какой она страны.

— Из Страны Правды, — отвечал Меч. — А сейчас расскажет она вам удивительные вещи. А ну-ка, птичка, посмотри на тех, кто за столом сидит и скажи, кто это там, во главе стола?
— Это король, твой отец и отец твоих братьев.
— А нет ли здесь среди этих женщин его жены?

— Нет, — отвечала птица. — Далеко отсюда его жена. Многие думают, что она умерла, а другие знают, что жива она и живет под землей, в яме далеко отсюда, и кормят ее только водой и хлебом.

— А кто же ее туда бросил?

— Мать короля и те, кто с ней рядом сидят. Она руки им золотом и серебром умыла, чтобы молчали они и правду не рассказывали. Завидовала она невестке и рассказала сыну, что, пока он воевал, жена его родила вместо детей трех щенят. Не поверил сын, вернулся домой. Но сколько он ни спрашивал, сколько ни пытался правду узнать, никто не рассказал ему о том, что с его женой сделали, покуда он солдатами командовал. Вы трое и есть дети короля. Спрятали вас, положили в колыбель, которая по воде плыть могла, и бросили колыбель в реку, что неподалеку течет. Вот что случилось, — сказала птица, — и это чистая правда.

Как услышал это король, поднялся с места, подошел к сыновьям и обнял их, а потом сказал:

— Ни один из тех, кто причинил зло моей жене и детям, не выйдет отсюда, пока не получит по заслугам. Хочу я, чтобы правда победила ложь, ведь ложь порождает зло. А потому буду я вырывать ее с корнем, клянусь, где только ни найду ее ростки. А тебе, матушка, за то, что ты столько страданий мне причинила, придется отправиться туда, где столько лет томилась моя любимая. Посмотрим, понравится ли тебе жить под землей и питаться хлебом и водой.

Приказал он схватить старую королеву и отвести туда, где держали его жену. Вызволили жену короля из ямы. Не узнала она сначала своего мужа — столько ведь лет прошло! — но как только сказали ей, кто перед ней стоит, бросилась она королю на шею и зарыдала. Да и королю нелегко было узнать ее — так она исхудала и подурнела. Только любовь ей помогала, иначе давным-давно рассталась бы дочь крестьянина с жизнью. И хотя много зла ей сделали, по-прежнему оставалась она доброй. Увидела, что на ее место отправляют старую королеву, и говорит:

— Не надо никого за меня наказывать. Никогда я не смогу быть счастливой, если буду знать, что кто-то страдает, как я страдала. Жить без солнечного света, вдали от людей — это слишком тяжелое наказание. Я прошу тебя, любимый, во имя тех мучений, которые я перенесла, не подвергай никого такому наказанию.

Послушал ее король и отпустил мать на все четыре стороны. Больше никто ее не видел.

А молодая королева прожила еще много лет в любви и согласии с мужем, и было у нее много внуков.

Как сказала старая корриганка, так все и случилось. Снова напали на Бретань англичане, но скоро победил их Меч, и не давал он нм отдыха, пока не пали они перед ним на колени, пока не запросили они мира у бретонского короля.

После того захотел Меч жениться на дочери заморского короля, но не сказал отцу, у какой принцессы хочет он просить руки. Послал король гонца по ту сторону моря в Великобританию, чтобы тот попросил для его сына руки королевской дочери, о которой он слышал много хорошего. Согласился заморский король, ведь все удавалось Мечу, помогал ему волшебный камешек и ни разу за него не краснел и не терял силу. Через шесть недель сыграли свадьбу.

Такой пир устроили во дворце, какого до того никто никогда не видел. Всех пригласил Калонек во дворец, все туда пришли, и бедные и богатые, и все вернулись из дворца довольные, все хвалили короля и его близких.

Evel heol Doue dreist ar menez
E par gouloùar wirionez

Как солнце над холмами,
Свет правды над нами.

Вот и все!

И пусть пойдет эта сказка на пользу каждому, кто меня слушал!

Да будет так!»

Восемь остальных бретонских сказок, которые по объему, к сожалению, еще больше, чем вышеприведенная, а также несколько легенд, целесообразнее прочитать здесь:

http://www.e-reading.by/bookreader.p...v_Bretani.html

[Klerkon]

УМНАЯ ЖЕНА.

На протяжении всей истории Ирландии — длинной, бурной и удивительной — не было, мне думается, женщины, равной по уму жене Гоб-ан-Шора, кроме, пожалуй, одной, имя которой Сав, жены самого О'Доннела. Да, это была необыкновенная женщина!

Про жену Гоба я вам расскажу позже, только б не забыть...

Сам О'Доннел, принц Доннеголский, по-своему тоже был очень умен. Как-то раз на пасхальной неделе он принимал у себя при дворе именитого испанского гостя, и не хватило вдруг яблок. Он тотчас послал слугу в ближайшее аббатство, однако скупая братия ответила, что, увы, от старых запасов ничего не осталось и пока не поспеет новый урожай, яблок у них не будет.

Тогда О'Доннел приказал отправить монахам в подарок связку свечей. И посланец, который отнес их, вернулся обратно с корзиной чудеснейших яблок.

О'Доннел тут же сочинил на гэльском языке остроумное двустишие и отослал его с выражением своей благодарности в аббатство: мол, он потрясен открытием, что свечи помогают яблокам созревать раньше времени.

Да, только начали-то мы с вами говорить о его жене Сав, еще более умной, чем он. История о том, как он нашел ее, дочь бедняка из бедняков, и пленился ее мудростью, уже сама по себе превосходна, и, может быть, я поведаю вам ее, когда будет веселей у меня на душе. А сейчас я хочу рассказать вам, как Сав перехитрила своего любимого мужа.

Когда он впервые был пленен ее ясным умом и думал удивить эту босоногую девушку известием, что собирается на ней жениться и сделать ее хозяйкой своего сердца и своего дома, то удивляться пришлось ему самому, так как она наотрез ему отказала. Как только он успокоился, то спросил ее о причине такого безрассудства.

И Сав ответила:

— Ослепленный любовью, вы сейчас не замечаете ни моего положения, ни моей бедности. Но придет день, когда, если я осмелюсь разгневать великого О'Доннела, он забудет, что я ничем не хуже его, если не лучше, и ввергнет меня снова в ту нищету, из какой поднял.

Клятвы О'Доннела, что этого никогда не случится, не поколебали ее. Он просил ее, и умолял, и преследовал день за днем, с понедельника до воскресенья, и опять день за днем, пока наконец Сав — подобно Сэлли Данлейви, когда та согласилась выйти замуж за большого и неуклюжего Мэнни Мак Граха, чтобы отделаться от него, — согласилась стать его женой.

Но она потребовала от О'Доннела клятвы, что, если придет день — а он наверное придет, — когда О'Доннел пожалеет о совершенной им глупости, станет ее попрекать и прикажет убираться назад, ей разрешено будет забрать из его замка все, что она сама выберет и сумеет унести у себя на спине за три раза.

Счастливый О'Доннел громко смеялся, согла шаясь на это ее чудное условие.

Они поженились и были счастливы. У них рос уже сын, в котором оба души не чаяли. И в течение целых трех лет О'Доннел сдерживал свой буйный нрав и не обижал ту, которую нежно любил, хотя его частенько подмывало на это, когда ей удавалось, и весьма умело, расстроить вероломные планы этого самодержца.

Но однажды она зашла слишком уж далеко, и это позволило королевским придворным посмеяться над былым величием короля.

У короля шел прием. Его жена сидела с ним рядом и с беспокойством наблюдала, какой страх он внушает всем, даже когда удовлетворяет просьбы одного просителя за другим. Вдруг какой-то босоногий монах дерзко шагнул прямо к королю. Быть может, ему и следовало вести себя поскромнее, но он был явно обижен.

— Ты кто такой? Что у тебя за просьба? — О'Доннел замахнулся плеткой, чтобы поставить раба на место.

Но человек этот не оробел, напротив — еще более дерзко и вызывающе он ответил:

— Посланник Бога я, О'Доннел! Господь прислал меня, чтобы потребовать от тебя исправить все зло, какое ты совершил.

Королева сдержала удар, который О'Доннел готов был обрушить на голову этого безумца. Она рукой остановила своего мужа и очень спокойно ответила разгорячившемуся монаху:

— Мы слышали много хорошего о твоем господине. Передай ему, чтобы он ничего не боялся и приходил сюда сам. Пусть смиренно сложит к нашим ногам свою обиду, и тогда он узнает, как добр и милостив великий О'Доннел.

В тот день при дворе вспыхнули беспорядки. Взбешенный О'Доннел тут же явился в покои жены и сказал:

— Ах ты шлюха! Но так мне, дураку, и надо! Что хорошего мог я ожидать, женившись на нищенке, дочери нищего! Долой из моего замка и с глаз моих! Навсегда!

— Прекрасно, — ответила спокойно Сав. — Но я заберу с собой самые большие ценности, какие только захочу.

— Забирай что угодно! — крикнул он. — Все равно я еще дешево от тебя отделался!

И все же он с болью смотрел, как она собирает все редчайшие и самые ценные украшения, какие делали его замок предметом всеобщей зависти. Но в гордыне своей он не промолвил ни слова. В полном молчании наблюдал он и весь его двор, как она перенесла свою ношу через разводной мост и, сложив ее на той стороне, вернулась назад.

— Что последует за этим? — храбро спросил он, стоя рядом с дивившимся на все это сыном и держа его за руку.

Повернувшись к нему спиной, Сав сказала:

— Посади ко мне на плечи нашего сына!

На мгновение О'Доннел остолбенел. Но он тут же вспомнил о прославленной неустрашимости всех О'Доннелов и не моргнув глазом оторвал частицу своего сердца — сына своего, посадив его на плечи этой жестокой.

Она перенесла сына через мост и опустила на мешок с бриллиантами, золотом и прочими драгоценностями, а сама вернулась опять.

— Ну, а теперь?

О'Доннел был тверд как скала, и как гранит был тверд его вопрос: «Ну, а теперь?»

— А теперь, — ответила эта необыкновенная женщина, — самое ценное. Теперь — Ты садись ко мне на спину, моя самая тяжелая ноша!

В старину говорили:

Очень мудро поступил наш Колм, когда еще в шестом веке, основав в Ионе свою знаменитую школу и поселение монахов и ученых, он запретил брать с собой корову. «Куда привели вы корову, — говорил этот мудрый человек, — туда за ней последует и женщина. А куда пришла женщина, туда последуют и неприятности».



Остальные ирландские сказки и легенды из книги Шамаса Мак Минуса и из собрания Джозефа Джекобса
в переводе Натальи Шерешевской можно прочитать здесь: http://www.e-reading.by/bookreader.p...i_skazki).html
См. ту же самую сказку «Жена самого О'Доннела» — в другом переводе: http://hobbitaniya.ru/irish/irish12.php

[Klerkon]

Поэт Шонахан и Кошачий царь.





Ирландская народная сказка.


«В древние времена поэты в Ирландии — их называли бардами — пользовались большим почетом и уважением. Ведь поэт в своей песне мог восславить или высмеять любого — будь он пастух или король. А честь и доброе имя ценились в те времена превыше всего.

Однажды король Коннахта Гуаири устроил у себя большой пир. На этот пир он пригласил и созвал несчетное множество ученых мужей, мудрецов и книжников, певцов и музыкантов, и трех вещих старух — Грух, Грах и Грангайт, и вождей, и знатных мужей, и всех лучших поэтов и поэтесс Ирландии. Угощение, которое выставил король Гуаири, было до того щедро и обильно, что и по сей день древнюю дорогу, ведущую к его дворцу, называют Дорогой Сытости.

Три дня и три ночи длился пир. Гости короля ели, веселились и наслаждались прекрасной музыкой. Лишь знаменитый бард Шонахан сидел за столом угрюмо, не притрагиваясь ни к еде, ни к питью. Король Гуаири очень удивлялся этому и не раз посылал к нему своих прислужников с изысканными яствами и угощениями, но тот всякий раз с презрением отсылал их обратно. Не по вкусу мне это, — говорил он людям короля, и Гуаири с каждым часом все больше тревожился. Боялся король, что Шонахан может ославить его пир в какой-нибудь насмешливой песне и тем самым навсегда осрамит его и обесчестит.

И вот на третий день пира король Гуаири послал к Шонахану свою дочь с превосходным угощением — пшеничным пирогом и вареным лососем на золотом блюде. Но бард и на этот раз отклонил пищу.

— Не по вкусу мне это, — промолвил он.

— А что бы тебе могло прийтись по вкусу, о благородный бард? — спросила дочь короля.

— А пришлось бы мне по вкусу свежее куриное яичко из-под крыльца, — ответил он.

Девушка вышла и вскоре вернулась.

— Там нет яйца, господин мой.

— Значит, ты сама его съела, — гневно молвил Шонахан.

— О нет, господин мой, мыши утащили и съели его, — отвечала дочь короля.

— Ах, так! — воскликнул бард. — Тогда я сочиню о них злую песню.

И он спел о мышах такую язвительную и насмешливую песню, что две дюжины мышей тут же умерли на месте от позора.

— Это хорошо, — сказал Шонахан. — Но и КОТ виноват не меньше. Ведь его служба и долг держать мышей в страхе. Я сочиню поношение всему племени котов и прежде всего Кошачьему царю Ирузану, сыну Арузана, ибо он отвечает за все дела своих подданных.





И он пропел такую песню:


Ирузан, куда глядишь?

Упустил ты мышь, лентяй!

Мышь смеется над тобой!

Свой с досады хвост хватай!

Где концы ушей твоих?

Их, видать, хорек отгрыз.

Куцеухий царь котов,

Ты готов бежать от крыс?


Услышал Ирузан это поношение в своей пещере и говорит жене своей Острозубихе, братьям Мурлану и Мяукану и дочери Искроглазке:

— Шонахан спел обо мне насмешливую песню, но я отомщу ему!

— Принеси его нам живым, — свирепо проворчала Острозубиха. — Он поплатится за свою дерзость.

И вот, пока пир у короля Гуаири шел своим чередом, вдруг послышалось жуткое шипение и нарастающий гул, как в бушующей пламенем печи, и в зал ворвался огромный КОТ. Он был величиной с доброго бычка, дикий, дышащий злобой, куцеухий, плосконосый, острозубый, неистовый, мстительный, с острыми когтями и сверкающими глазами.

Он бросился прямо на знаменитого барда, схватил за руку, забросил его себе на спину и одним прыжком умчался прочь. Никто не посмел встать у него на пути.

Когда Шонахан понял, что его уносит свирепый Ирузан — уносит, чтобы растерзать в своей пещере, — он решил прибегнуть к хитрости и смягчить гнев Кошачьего царя. Тотчас он придумал и спел такую хвалебную песню:


Ирузан, зачем твой гнев?

Ты, как лев, меня схватил.

Ты могуч и ты велик,

Ты, как бык, исполнен сил.

Ты стремителен и смел —

Спорить кто посмел с тобой?

Славься, Арузанов сын,

Властелин и крысобой!


Этой искусной хвалой смягчено было сердце Кошачьего царя, и он сперва остановился, чтобы лучше слышать певца, а когда дослушал, махнул хвостом, сбросил Шонахана на землю и, урча от гордости, вернулся в свое логово.

— Возблагодарим сей день за чудесное избавление! — промолвил явившийся вдруг Святой Киаран.

— Проклятие сему дню! — с досадой отозвался Шонахан.

— Но отчего? — вопросил святой.

— Лучше бы этот КОТ разорвал бы меня на кусочки и съел! Тогда все бесчестье пало бы на голову короля Гуаири — ведь это из-за его злосчастного пира я попал в такую переделку!

Прослышав про этот случай, все знатные мужи и весь народ Ирландии еще больше стали уважать Шонахана. Короли наперебой приглашали его ко двору, но великий певец отклонил все приглашения и удалился к себе, в Обитель Бардов.

Прошло время, и он помирился с королем Гуаири, и был устроен новый пир, который длился ровно тридцать дней и тридцать ночей без перерыва. Все барды и музыканты собрались на этом пиру, и Шонахан сидел за столом выше могучих вождей и знатных мужей. В избытке было чудесных яств, и заморских напитков, и серебряных кубков.

Когда барды возвратились с того пира, в благодарность за честь и гостеприимство они прославили короля во многих стихах и воспели его в песнях как Гуаири Благородного. Под этим именем он известен и доныне, ибо слово поэта бессмертно.»


Источник: http://hobbitaniya.ru/irish/irish34.php



Святой Патрик считается в Ирландии покровителем кошек.


Кошачий король.


Шотландская народная сказка.


«Давным-давно жили в глуши Шотландии двое братьев.

Жили они в очень уединенном месте, за много миль от ближайшей деревни, и прислуживала им старуха кухарка. Кроме них троих, в доме не было ни души, если не считать старухиного КОТА да охотничьих собак.

Как-то раз осенью старший брат, Элсхендер, решил остаться дома, и младший, Фергас, пошел на охоту один. Он отправился далеко в горы, туда, где охотился с братом накануне, и обещал вернуться домой до захода солнца.

Но день кончился, давно пора было сесть за ужин, а Фергас все не возвращался. Элсхендер забеспокоился — никогда еще не приходилось ему ждать брата так долго.

Наконец Фергас вернулся, задумчивый, промокший, усталый, и не захотел рассказывать, почему он так запоздал. Но вот после ужина, когда братья сидели с трубками у камина, в котором, весело потрескивая, горел торф, и собаки лежали у их ног, а черный кот старой стряпухи, полузакрыв глаза, расположился на коврик между ними, Фергас словно очнулся и рассказал брату о том, что с ним приключилось.

— Ты, наверное, удивляешься, почему я так поздно вернулся? — сказал он. — Ну, слушай! Я сегодня видел такие чудеса, что даже не знаю, как тебе и рассказать про них. Я шел, как и собирался, по нашей вчерашней дороге. Но когда настала пора возвращаться домой, горы заволокло таким густым туманом, что я сбился с пути.

Долго я блуждал, сам не знаю где, как вдруг увидел огонек. Я скорее пошел на него. Но только я приблизился к нему, как перестал его видеть и оказался возле какого-то толстого старого дуба. Я влез на дерево, чтоб легче было отыскать этот огонек, и вдруг вижу подо мной в стволе дупло, а в дупле что-то вроде церкви, и там кого-то хоронят. Я слышал пение, видел гроб и факелы. И знаешь, кто нес факелы? Но нет, ты мне все равно не поверишь!..

Элсхендер принялся уговаривать брата продолжать. Он даже подбросил торфа в камин, чтоб огонь запылал ярче, и младший брат повеселел. Собаки мирно дремали, а черный кот поднял голову и, казалось, слушал так же внимательно, как сам Элсхендер. Братья даже невольно взглянули на него.

— Поверь же, — продолжал Фергас, — все, что я скажу, истинная правда. Гроб и факелы несли КОТЫ, а на крышке гроба были нарисованы корона и скипетр!

Больше он ничего не успел добавить, ибо черный кот вскочил и крикнул:

— О небо! Значит, Старый Питер преставился, и теперь я — Кошачий король!

Тут кот прыгнул в камин и пропал навсегда...»


Источник: http://pryahi.indeep.ru/tales/cat_king.html

[Иггельд]

Pangur Ban (ок. 9-10 вв), перевод Виктора Заславского

Забыл о славе я мирской
Ради уютной кельи
И Пангур белоснежный мой,
Со мной призванье делит.

И нет ни ссор, ни суеты,
Ни зависти меж нами.
И кот, и я увлечены
Любимыми делами.

Своим трудом я поглощен,
Святой наукой книжной.
И полон кот своих забот:
Его наука – мыши.

Врагу устроив западню,
Ко мне он мышь приносит.
А я – в сеть разума ловлю
Научные вопросы.

Пытлив и скор, кот вперил взор
В нору, где мышь таится.
Мои ж глаза глядят всегда
На книжные страницы.

Мой Пангур весело мурчит,
Когда добычу словит.
Я так же радуюсь, решив
Проблему в богословьи.

Сидим с котом мы за трудом,
Друг другу не мешаем,
Хоть занят я борьбой с грехом,
А кот – борьбой с мышами.

Отдам коту свою еду,
Свои печаль и радость.
И так вдвоем в ладу живем:
Монаху друг не в тягость.

[Klerkon]

Да, это отличный перевод стихотворения IX века, предположительно созданного ученым монахом монастыря Рейхенау Седулием Скоттом. В переводе Виктора Заславского оно звучит так:

Я и Пангур — два монаха.
Трудимся ночами.
Я наукой занимаюсь,
А мой кот — мышами.

Делать то, что сердцу мило —
Это ль не чудесно?
И хоть мир вокруг широкий —
В келье нам не тесно.

Я люблю читать Писанье,
Бой вести с грехами.
У кота — свое призванье:
Бегать за мышами.

Он зверей незваных ловит,
Мне во всем послушный.
Я же — книжною наукой
Назидаю душу.

Кот все дыры в нашей келье
Зорко изучает.
Я ж — научные вопросы
Трудные решаю.

Большей нет коту отрады —
Дичь прыжком настигнуть.
Ну, а мне — ответ достойный
На вопрос увидеть.

Я и Пангур — два монаха,
Любим свое дело.
Я философ хитроумный,
Кот — охотник смелый.

Делать то, что сердцу мило —
Это ль не чудесно?
И хоть келья не большая —
Нам вдвоем не тесно.



Бенедиктинское аббатство Рейхенау расположено на Боденском озере близ печально известного несправедливым процессом над Яном Гусом германского города Констанца. Является предметом дискуссий, были ли домашние кошки так же, как в немецких землях, широко распространены в Ирландии или Шотландии (если сам Скотт был родом именно из последней). В то же время, порода шотландских лесных котов точно так же хорошо известна.

[Ратмир]

Зачарованный Геройд Ярла.

В далекие времена в Ирландии среди знаменитых Фитцджеральдов был один великий человек. Звали его просто Джеральд. Однако ирландцы, относившиеся к этому роду с особым почтением, величали его Геройд Ярла, то есть Граф Джеральд. У него был большой замок у самого Маллимаста, или, вернее, надежная крепость, устроенная внутри холма, окруженного земляным валом. И когда бы правители Англии ни нападали на его родную Ирландию, именно он, Геройд Ярла, всегда выступал на ее защиту.
Он не только в совершенстве владел оружием и всегда шел первым в сражениях, но был также силен и в черной магии и мог принимать чей угодно облик. Его жена знала об этом его искусстве и много раз просила мужа открыть ей хотя бы одну из его тайн, но тщетно. В особенности же ей хотелось, чтобы он предстал перед ней в каком-нибудь диковинном образе, однако он все время откладывал это под тем или другим предлогом.
Но она не была бы женщиной, если бы в конце концов не настояла на своем. Только Геройд предупредил ее, что если она хоть сколько-нибудь испугается в то время, как он изменит свой обычный облик, он уж не обретет его вновь, пока не сменятся многие и многие поколения.
Что! Да разве она достойна быть женой Геройда Ярла, если ее так легко испугать! Пусть только он исполнит ее прихоть, тогда увидит, какой она герой!
И вот в один прекрасный летний вечер — они как раз сидели в это время в гостиной — Геройд на миг отвернулся от жены,
успела она по комнате и глазом закружил
пробормотал несколько слов, и не моргнуть, как он вдруг исчез, а красавец щегол.
Госпожа и в самом деле оказалась храброй, как и говорила, но все же чуть испугалась, хотя прекрасно овладела собой и оставалась спокойной, даже когда щегол подлетел к ней, уселся ей на плечо, встряхнул крылышками, притронулся своим маленьким клювом к ее губам и залился чарующей песней. Щегол кружил по гостиной, играл с госпожой в прятки, вылетал в сад, возвращался обратно, усаживался к ней на колени и притворялся спящим, потом опять вспархивал.
И вот когда обоим уже надоели эти забавы, щегол в последний раз вылетел на вольный воздух, но тут же вернулся и бросился к своей госпоже прямо на грудь,— за ним следом летел злой ястреб.
Жена Геройда Ярла громко вскрикнула, хотя нужды в том не было никакой: ястреб влетел в комнату с такой стремительностью, что очень сильно ударился о стол и тут же испустил дух. Госпожа отвела глаза от трепыхавшегося ястреба и посмотрела туда, где только что находился щегол, но уж больше никогда в своей жизни она не увидела ни щегла, ни самого Геройда Ярла.
Раз в семь лет по ночам граф объезжает на своем скакуне низменность Карра, что в графстве Килдэр. В тот день, когда он исчез, серебряные подковы его скакуна были толщиною в полдюйма. Когда же подковы эти станут тонкими, словно кошачье ушко, Геройд Ярла снова вернется к жизни, выиграет великую битву с англичанами и будет верховным королем Ирландии целых двадцать лет — так рассказывает легенда.
А пока Геройд Ярла и его воины спят в глубокой пещере под скалой Маллимаста. По-- средине пещеры, во всю се длину, вытянулся стол. Во
главе стола сидит сам граф, а по обеим сторонам от него один за другим в полном вооружении все его воины. Их головы покоятся на столе. Боевые кони их взнузданы и оседланы и стоят позади своих хозяев, каждый в своем стойле.
Но придет день, когда сын мельника, который родится с шестью пальцами на каждой руке, затрубит в рог, и кони забьют копытами и заржут, а рыцари проснутся и вскочат в седла, чтобы ехать на войну.
В те ночи, когда Геройд Ярла объезжает низменность Карра, случайный путник может увидеть вход в эту пещеру. Около ста лет назад один барышник оказался таким вот запоздалым путником, к тому же он был подвыпивши. Он заметил в пещере свет и вошел. Освещение, полная тишина и вооруженные воины так потрясли его, что он тут же протрезвел. Руки у него задрожали, и он уронил на каменный пол уздечку. Легкий шум гулким эхом разнесся по длинной пещере, и один из воинов — тот, что сидел к барышнику ближе других,— приподнял голову и спросил охрипшим голосом:
— Уже пора?
Но барышник догадался ответить:
— Пока еще нет, но уже скоро.
И тяжелый шлем снова упал на стол.
Барышник постарался поскорее выбраться из пещеры, и с тех пор никто больше не слышал, чтобы кому-нибудь еще привелось в ней побывать.

Дик и его жена Морская Дева.

«В одно прекраснейшее летнее утро, незадолго до восхода солнца,
молодой ирландец Дик Фицджеральд стоял на берегу моря близ Смервикской
гавани. Солнце стало всходить из-за громадной скалы и красными лучами
своими прогонять седой туман, еще лежавший над волнами. Вскоре все море
засияло на солнце, как громадное зеркало, в которое спокойно гляделись
окрестные берега.
Дик с восторгом любовался чудной картиной солнечного восхода, а сам
думал: «Как грустно смотреть на все это одному, когда нет ни души живой
возле, с которой бы можно было поделиться дорогим впечатлением, передать
свои мысли, свои чувства, а кругом меня, — сказал он, оглядываясь, — все
пусто, ни живой души, — одно только эхо отозвалось, может быть, на слова
мои...»
И он вдруг остановился. Невдалеке от себя, у подошвы утеса, увидел он
женщину ослепительной красоты; она сидела на берегу и медленно, грациозно
поднимая руку, белую, как снег, расчесывала золотым гребнем свои длинные,
ярко-зеленые волосы.
Дик, еще будучи ребенком, слыхал от матери, что если у морской девы
(а он, конечно, тотчас же понял, что это не кто иная, как морская дева)
отнять ее маленькую островерхую шапочку, то дева теряет способность
возвращаться в свое подводное царство, пока не вернуть ей ее шапочки. В
голове Дика тотчас созрел план: подкрасться тихонько к морской деве и
овладеть шапочкой, лежавшей возле нее на песке. Придумано — сделано.
Но едва успел Дик спрятать шапочку в карман, как морская дева
обернулась в его сторону, потом закрыла лицо руками и горько-прегорько
заплакала. Дик, понимавший очень хорошо, что причиной этих слез была у
бедной феи мысль о вечной разлуке со своей родиной, подсел к ней поближе,
взял ее за руку и стал утешать, как мог. Но фея продолжала плакать
попрежнему; однако же ласки взяли свое: она, нако-нец, подняла голову,
взглянула на Дика и сказала ему:
— Человек, скажи, пожалуйста, ты хочешь съесть меня?
— Съесть? — с удивлением спросил Дик. — Да помилуй! С чего это те-бе в
голову пришло? Уж не рыбы ли выставили людей в глазах твоих в таком дурном
свете?
— Так что же хочешь ты со мной сделать, коли не съесть меня? — спросила
его фея, не спуская своих глаз с его лица.
— Что? — повторил Дик. -- А вот что. Скажи мне: хочешь ли ты быть моей
женой? И если ты согласна, так вот тебе мое честное слово, что не далее,
как сегодня же вечером, ты будешь носить мое имя!
— А что это такое деньги? — с удивлением спросила морская дева.
— О! Деньги — это такая вещь, которую очень хорошо иметь, когда в
чем-нибудь нуждаешься или хочешь ни в чем себе не отказывать.
— Мне и без того не приходилось себе отказывать ни в чем: чего бы я ни
пожелала, стоило только приказать рыбам, и они тотчас же все исполняли.
После этого разговора на берегу Дик повел свою невесту домой — в тот
же вечер с ней обвенчался.
Зажил Дик со своей женой припеваючи: все ему удавалось и счастливилось, а
у нее все домашняя работа спорилась и кипела в руках, как будто она всю
жизнь свою прожила на земле между людьми, а не между странными существами
подводного царства. Через три года у Дика было уже трое детей: двое
мальчиков и одна девочка. Можно сказать наверное, что он бы пресчастливо
прожил всю свою жизнь с милой феей, если бы человек мог не забывать в
счастье о мерах благоразумной предосторожности. Но —увы! — чем более Дик
жил со своей женой, тем более забывал о ее происхождении и о том, что у
нее когда-нибудь может явиться желание вернуться опять на свою родину. Он
даже не позаботился спрятать ее шапочку куда-нибудь подальше, а просто
бросил ее под кучу старых сетей, лежавших в темном углу его хижины.
Однажды, когда Дика не было дома, жена его, строго следившая за
чистотой, захотела вынести из хижины все лишнее и прибрать ее к приходу
мужа получше. Она подошла к старым сетям, лежавшим в углу, сдвинула их с
места и вдруг увидела на полу свою дорогую волшебную шапочку. Тысячи новых
мыслей и старых воспоминаний тотчас же зароились в голове ее; она подумала
о своем отце, о своих подругах, о родине... По-том пришли ей на память муж
ее. Дик, и маленькие детки, которым еще так нужны были и ласки, и заботы
матери. Однако же она подняла свою шапочку, повертела ее в руках, подошла
к колыбели, где спал ее младший сын, поцеловала его, простилась с
остальными детьми и, утешая себя мыслью, что она может сойти в море лишь
на время и всегда вернуться к своему милому Дику, медленно направилась к
берегу.
Дик вернулся домой вечером и, не видя своей жены, стал спрашивать о
ней у своей маленькой дочки, но та ничего не могла ему сказать. Тогда он
отправился к соседям и узнал от них, что те видели, как жена его ходила по
берегу и что на голове у нее была какая-то странная шапочка. Тут уж он
бросился в угол своей хижины, стал рыться между старыми сетями и, не найдя
заветной шапочки, догадался, в чем дело.
Разлука с феей было страшным ударом для Дика. Он не мог утешить-ся и
ни за что не хотел слышать о женитьбе, уверенный в том, что его жена и
мать его детей должна к нему когда-нибудь вернуться.
Но год шел за годом, а морская царевна все не выходила на берег.
Никто не видел ее с того времени, как она исчезала, но память о доброй,
услужливой и кроткой фее еще живет между жителями окрестностей Смервикской
гавани».

[Ратмир]

Морская дева и слепой свирельщик Коннор.

«Коннор был лучшим из всех свирельщиков; а это не малость. Он умел
играть всякие песни и народные гимны, нимало не затрудняясь. Это бы еще
все ничего, да ходил про него в народе слух, что он не одну простую музыку
знает, а и такую, которой может заставить плясать все кругом себя. Ни одна
ярмарка, ни одна свадьба, ни один приходский праздник не обходился без
слепого Коннора и его свирели. Старушка-мать водила несчастного слепца под
руку с одного места на другое.
Случилось им однажды прийти в Ивераг, приморский городок, известный
во всей Ирландии своими бурными берегами. В тот день был в городе праздник
и все жители гуляли на лужайке, которая простирается за городом от подошвы
высоких и крутых гор до самого моря. Чуть только явился слепой свирельщик,
все тотчас его окружили и заставили играть. Начались танцы. Долго играл
свирельщик, и все слушавшие музыку его и плясавшие под такт ее
беспрестанно говорили: «Вот музыка, так музыка!»
Всех больше восхищался ею один горбатый и старый танцмейстер. Когда,
наконец, Коннор остановился, чтобы перевести дух, тот не вытерпел,
подбежал к нему и, дружески ударив по плечу, сказал:
— Славно ты играешь, дружок! Только ведь сухая ложка рот дерет. Ты, верно,
не откажешься выпить?
— Ну, конечно, — ответил Коннор, — если только будет на то ваша милость.
— Чего же ты хочешь?
— Да я, сударь, не разборчив. Но уж если вы так добры, что осведомляетесь
о моем вкусе, так пожалуйте мне стакан виски.
— Что стакан! Я тебе целую бутылку подать велю.
Коннор, конечно, не отнекивался от такого угощения, а, напротив того,
поблагодарив за него очень вежливо, скоро осушил бутылку и, поставив ее на
стол пустую, очень весело сказал:
— Хорошо было виски!
Он посидел несколько минут молча, потом улыбнулся и, обратившись к
танцмейстеру, сказал:
— Ну, друг, потешил ты меня, теперь моя очередь тебе потешить! — и прежде
чем кто-нибудь успел понять настоящий смысл этих слов, он вдруг схватился
за свою свирель и заиграл заветный волшебный мотив, о котором ходило в
народе так много разных толков.
Все, что было на лужайке: старики и молодые, дети и почтенные матери
семейств, столы и скамейки, кружки и бутылки, — все заплясало, закружилось
в самом бешеном порыве. Мало того, море заволновалось, и вызванные дивной
музыкой на поверхность стали приплывать к берегу всевозможные рыбы и
приплясывать, и подпрыгивать в такт волшебному мотиву. Толстопузые крабы и
остроголовые раки выходили из воды и, переплетаясь своими широкими
клешнями, составляли самые уморительные хороводы. Тощие миноги и жирные
угри то свивались под музыку в кольца, то расползались по песку
прихотливыми и разнообразнейшими фигурами. Сам Коннор, наконец, не усидел
на месте и пошел рядом со своей старухой-матерью переминаться с ноги на
ногу и подпрыгивать среди дикой всеобщей суматохи...
И вдруг из вод показалась женщина дивной красоты. Длинные чудные
зеленые волосы ее, падавшие густым покровом на спину и плечи и
спускавшиеся до самых колен, были прикрыты маленькой вострой шапочкой.
Из-за коралловых губок выглядывали два ряда жемчужных зубов. Светлые
глаза глядели весело из-под тонких бровей, а стройное тело было покрыто
белой, легкой одеждой, разукрашенной кораллами, цветами и раковинами. Едва
появившись над водой, она стала легко и грациозно приплясывать под музыку
Коннора и быстро приближаться к берегу. Вот вышла она на берег, подошла,
танцуя, к Коннору, который выделывал ногами самые неистовые прыжки и
фигуры, потрепала его по плечу и сказала:
— Я знатная дева подводного царства; я живу на дне моря. Пойдем со мной,
друг мой Коннор; будь мне супругом. Ни в чем не будет тебе отказа, ты
будешь есть и пить на золоте и серебре и, женившись на мне, станешь царем
над всеми рыбами.
Коннор в ответ на это отыскал ее руку, поцеловал и, продолжая играть и
плясать, стал за ней идти к морю. Все кругом по-прежнему плясало в
каком-то странном и непонятном неистовстве, решительно не замечая ни
морской девы, ни того, что Коннор, взяв ее под руку, направлялся с ней к
морю. Одна только старуха-мать заметила с ужасом, что морская дева
увлекает ее сына в свое подводное царство, и подняла страшный крик:
— Сын мой, сын мой! Что ты ее слушаешь! Зачем идешь ты к ней? На кого ты
меня покидаешь? Даты подумай хоть о том, что если ты на ней, язычнице,
женишься, так ведь внучата у меня будут рыбы, наверное рыбы! Проверь своей
матери, вернись, пока не поздно!
Коннор стоял уже в это время в воде по колено и приплясывал,
по-прежнему опираясь на руку прелестной морской девы. Когда голос матери
достиг его ушей среди всеобщего гама и шума, он обернулся в сторону матери
своей и закричал ей:
— Не беспокойся, матушка: там мне будет получше, чем на земле. А чтобы
давать тебе знать, что я еще жив, каждый год буду я тебе к этому месту
берега присылать по волнам обожженное бревно.
Тут снова заиграл он на своей свирели и пошел по воде далее. Огромная
пенистая волна медленно придвигалась навстречу ему. Морская дева быстро
накрыла его своей одеждой, и они исчезли под волной...
Старуха-мать умерла вскоре с горя по своему сыну, не дождавшись вестей
от него. Если же верить старожилам тех мест, то с лишком лет сто сряду в
назначенное время и к назначенному месту постоянно приплывало большое
обожженное бревно, да вот только недавно приплывать перестало».

Король птиц.


Ты ведь знаешь, что крапивник подлая птица — хуже, много хуже даже летучей мыши,— что он просто отъявленный обманщик, а потому и нечего удивляться, что мы охотимся за ним и ловим его. Несмотря на то, что величиной он всего с ваш палец, крапивник считается королем птиц — титул, который он получил с помощью низкой хитрости.
В дни великого Кольма Килла, святого и пророка, птицы со всего света слетелись, чтобы выбрать себе короля. Но так как каждый метил на этот высокий пост, птицы не смогли прийти к согласию, и очень скоро между ними разгорелась настоящая война — кровавая битва, которая в течение трех лет бушевала во всех лесах света.
Наконец старая мудрая ворона предложила всем предоставить выбор святому Кольму Киллу.
Все согласились, и вот со всех концов земли слетелась тьма-тьмущая птиц, так что от них даже почернело небо над Донеголом, где жил этот святой. Святой вышел к ним из своей маленькой хижины и спросил, чего они хотят. Птицы ему все рассказали и обещали подчиниться его решению.
Тогда Кольм приказал им
спуститься и рассесться на земле. И они опустились и покрыли все холмы и долины, и ручьи, и даже озера,— ведь их была тьма-тьмущая. И, обращаясь к ним, святой молвил:
— Самая лучшая и самая сильная птица та из вас, которая сможет взлететь выше всех. Она и должна считаться королем птиц!
Все согласились, что такое решение будет мудрым и справедливым. А затем святой сказал, чти подаст им знак, когда взлететь, и та птица, которая поднимемся выше всех, по возвращении станет величаться Королем Птиц.
Как только святой подал знак, все птицы взвились вверх, и люди, которые наблюдали их, увидели, как сначала одна из птиц устала и упала вниз; затем другая, бедняжка, устала и упала вниз; потом третья устала и упала вниз, и так все, одна за другой, уставали и падали вниз, пока наконец не осталась одна-единст-венная птица, которая все еще парила в вышине.
Это был орел.
Но орлу, из тщеславия, показалось мало подняться лишь чуть-чуть выше остальных птиц, чтобы опуститься на землю королем. В своем тщеславии он продолжал взмывать все выше и выше, пока наконец не мог уж подняться еще хоть на дюйм и не в силах был еще хоть раз взмахнуть крыльями.
И когда он замер в воздухе, гордый своим полетом и уверенный, что на землю он опустится Королем Птиц, с его спины вдруг взлетел маленький крапивник — он все время сидел там,— поднялся вверх еще на один фут, а затем опустился на землю Королем Птиц!
Святому пришлось сдержать свое слово и пожаловать королевский титул этому жалкому негодяю. Но он был так разгневан на него за эту низкую хитрость, что наложил на него проклятье никогда впредь не взлетать над землей выше, чем он поднялся в тот день над орлиным крылом.
И с того самого дня по сию пору мы можем сами видеть, как крапивник перелетает с куста на куст, с одной изгороди на другую, никогда не взлетая над землей выше нашего колена,— это прибивает его к земле тяжесть святого проклятия.
В старину говорили:
Часто за наш язык мы расплачиваемся разбитым носом.