[Klerkon]

История морского пиратства изобилует захватывающими легендами и интереснейшими фактами. Из них выделяются своей исключительностью небывало дерзкие рейды "варварийских", т. е. берберских пиратов-мусульман в Северную Европу. В июле 1627 года алжирский пират Мурад Реис-младший - голландский ренегат Ян Янсзон ван Хаарлем (1570-1640) - подверг масштабному разорению далекий северный остров Исландия, принадлежавший тогда датской короне. В июне 1631 года он совершил подобный набег на деревню Балтимор в графстве Корк в Ирландии, увезя оттуда свыше сотни пленников, в основном женщин и детей.


Алжирские пираты XVI-XVII вв.

В отечественной исторической литературе события 1627 года в Исландии освещены довольно скудно, однако мне, после долгих поисков, удалось обнаружить следующий интересный материал об этих трагических событиях:

"Турецкий рейд.

"Печальные события в Исландии, что принесли беды больше, чем любые подобные с тех пор как норвежцы впервые поселились в этой стране" – такими словами анналист Бьёрн из Скардсау, который жил и писал в то время, когда всё это случилось, ссылается на события, которые будут представлены в этой главе. Исландия подвергалась многим несчастьям, - землетрясениям, вулканическим извержениям, эпидемиям и гражданской войне, почти с самых первых дней заселения в девятом столетии; но до 1627 года не испытывала она опустошения от африканских орд, бывших в то время напастью в Европе. Английские пираты высаживались на её берегах и грабили усадьбы: но теперь ей предстояло испытать полностью ужас "турецких извергов".

На Островах Ирландцев (Vestmannaeyjar) рассказывают легенду, что будто бы 20 июня 1740 года или, как некоторые говорят, в начале девятнадцатого столетия, алжирцы вернулись, и были перехитрены хитроумным шерифом (sýslumaður), датчанином по имени Йоханссен, который, увидев, как корсары приближаются к Хеймаэй, расположил всех мужчин, у кого были ружья, вдоль берега, всем же невооружённым лицам обоего пола велел маршировать по острову с дубинками, палками на плече, чем-нибудь таким, что на расстоянии могло выглядеть как оружие. Пираты, думая, что остров занят вооружёнными силами, отплыли, не совершив нападения. Такова легенда, и возможно, так и было; но сейчас мы займёмся много более серьёзным и случившимся в более раннее время нападением, о котором сохранились отчёты того времени, составленные частично по рассказам выживших, а частично по письмам пленников, написанных в земле их пленения.

Большинство этих отчётов были старательно отредактированы и изданы в Рейкьявике в середине девятнадцатого столетия; но это издание трудно найти, и я не знаю, было ли что переведено на английский язык, кроме нескольких очерков, помещённых мною в газете Scotsman в августе 1901. Наиболее значительные из них, возможно, "Путеществия сэра Олава Эгильссона" и "История турецкого рейда" Бьёрна из Скардсау – уважаемого исландского историка, или, скорее, летописца, известного многочисленными составленными им летописями, написанными плохим исландским языком.

Происходя из периода, когда старая исландская речь стала временно непрестижной, и когда считалось правильным быть в произношении педантичным иностранцем, эти анналы не являются литературой ни в каком смысле слова; но их точность в мельчайших деталях касательно событий внезапного и исключительно нежданного бедствия, которым мы занимаемся, наделяет их практическим значением исторического документа.

Вряд ли даже исландцы - современники событий могли иметь точную и подробную информацию о событиях в Алжире, что привели к пиратскому нападению на столь удалённую страну, как Исландия; но их летописцы не затруднились дать живописный отчёт об этих событиях так, как им представлялось, они происходили.


В XVI-XVII вв. североафриканские корсары наводили ужас на средиземноморские берега

Они утверждают, что ранним летом 1627 года предводители берберских пиратов собрались в Алжире обсудить, куда им совершить следующий набег, и что один из компании упомянул "тот остров на северо-западе, что называется Исландия". Старший из совещавшихся, кто, видимо, председательствовал на сходке, высмеял поспешность любого такого предложения, говоря, что было бы безумием забираться в самое удалённое из обитаемых мест на земле ради нескольких нищих христиан.

Но случилось, что раб, прислуживавший на совете, был христианин-датчанин по имени Пауль, пленённый в один из набегов. Паул устал от рабства. Он осмелился заговорить и пообещал, что если его господа разрешат ему вести экспедицию в Исландию (которую он посещал несколько раз), они захватят большую добычу в виде овец и людей. Взамен, за успех путешествия, он просил свободу. После долгого спора, на этом согласились, и Пауль стал кормчим на борту одного из кораблей, наведавшихся в Исландию тем летом.

Здесь мы на время сделаем остановку в повествовании, чтобы описать судьбу, постигшую Пауля, согласно исландским летописцам, вскоре после того, как он пожал плоды своего предательства. Когда экспедиция вернулась в Алжир, он нашёл, что не хочет более в Данию, и избрал стать ренегатом и сопровождать пиратов в будущих экспедициях, - более не рабом, но теперь равным. На это его товарищи не возражали, и Пауль сделался членом экипажа очередного пиратского корабля, выплывшего из Алжира для нападений на суда христианского мира. Летописец может сказать сам, настолько ясно, насколько позволяет перевод:

"Однажды поздно ночью злой дух, какого они никогда не видывали, стоял на палубе и взывал к Паулю громким голосом: "Пауль, ты мой! Вот, я пришёл по тебя!" И как только эти слова были сказаны, он исчез в вихре на морской глади. На следующий день христианское судно показалось возле этих кровожадных псов и открыло по ним огонь. И тогда Пауль был убит теми христианами, и голова его была отсечена от тела. Но никто, кроме только Пауля, не пострадал в тот день."

Когда мы имеем дело с событиями, что произошли в Исландии в течение лета 1627 года, мы находимся на более твёрдой почве, и нет повода подозревать даже малейший след мифа в местных отчётах о "Турецком рейде", как он всеми называется до сего дня. Я собираюсь изложить всё так же просто, как это сделано в исландских анналах, не комментируя факты, рассказанные тогдашними писателями.


Шебека - судно берберских пиратов XVI-XVIII вв.

Четыре корабля берберов пришли в Исландию этим летом, три – из города Алжира и один – из порта на проливе Гибралтар, исландцами называвшегося Kyle. Что это за город был на самом деле, трудно сказать. Что это не был исторический Salee, который тогда уже миновал свой зенит, доказывается и описанием местоположения и тем фактом, что "Salee" также упоминается в исландских источниках как город пиратов. В целом, представляется, что он был восточнее Танжера, и скорее всего на месте теперешней Сеуты, ибо находился как раз внутри пролива, на небольшом расстоянии от его устья в Атлантику.

15 июня 1627 года, они показались в виду исландских берегов, стали на якорь в Гриндавике, правительственной торговой станции близ юго-западного угла острова. Тот район был тогда, как и теперь, редконаселённым, и постройки, которые могли видеть пираты, были склады, одиночные хуторские дома и резиденция местного торгового агента.

Как только они стали на якорь, они спустили лодку и подгребли к небольшому датскому судну, стоявшему на пути и ожидавшему груз сушёной рыбы и шерсти. Чтобы усыпить подозрения, они сказали шкиперу, говоря по-немецки, что они – подданные датского короля, китобойцы, были в высоких широтах девять месяцев и исчерпали провизию. Шкипер был неприветлив. Надлежит помнить, что в те дни исландская торговля была государственной монополией и поэтому заход на остров всех чужих судов не приветствовался. Он отвечал, что у него нет провизии для продажи им. Тем временем их появление вызвало некоторое оживление на берегу, и Лауритц Бентсен, агент, выслал лодку для допроса, что за дела у пришельцев в Исландии; очевидно, он подозревал их в контрабандной торговле. Лодочникам Бентсена не позволили вернуться на берег.


Нападение берберийских пиратов на корабль.

Пиратская лодка затем вернулась на свой корабль, команда вооружилась, сперва заковав в цепи девятерых посланцев агента. Тридцать пиратов снова сели в лодку, взяв припасы для ружей и сабли, а также провизию, и направились к датскому торговцу во второй раз, - обнаружив, что шкипер был на борту один. Его они связали, и, пленив ещё двух лодочников, приплывших с берега, чтобы узнать, что происходит, они стали грести к берегу.

Бентсен с помощниками бежал вглубь страны, оставив склады на произвол судьбы. Пираты очистили их, но нашли мало ценного. Вслед за тем одинокий хутор привлёк их внимание, там они захватили женщину по имени Гудрун, дочь Йоуна, её они потащили к морю. На пути к берегу они столкнулись с братом Гудрун, Филипом, который сделал всё что мог для её спасения. Он был совершенно безоружным и очень скоро они оставили его на берегу, истекающего кровью. Тогда Ялмар, второй брат, прискакал верхом на лошади и атаковал их железной рукояткой кнута; но он тоже скоро был обезоружен и повержен. Помимо Гудрун, её муж, третий брат по имени Халлдор, и три её сына, все были схвачены на хуторе, вместе с девочкой-служанкой. Старший из детей, школьник по имени Йоун, потом стал довольно важным лицом в истории исландцев в Берберии, поскольку написал домой в Исландию длинное письмо родным с описанием жизни невольников и просьбой прислать денег для выкупа его и его товарищей по несчастью. Говорят, что в конце концов он стал магометанином и достиг высокого положения при дворе Алжирского Дея. Мужу Гудрун, которого тоже звали Йоун, пожилому человеку, малоценному в качестве раба, пираты позволили бежать, прежде чем они добрались до моря.


Берберийский пират XVI в. с шестопером и саблей

Особо упоминается, что исландские дети не делали попыток бежать от захватчиков, полагая, что это просто похитители овец, для которых нет смысла нападать на людей. Как мы увидим позже, пираты в нескольких случаях были приняты за англичан, и будет небезынтересным указать, что неприязнь, до сего дня питаемая в Исландии к английским рыбакам, часто заходящим в исландские воды, не целиком обязана убеждению, что они вредят рыболовству, которое полностью должно принадлежать местным, но также, до некоторой степени, памяти о грабительских обыкновениях английских рыбаков в прошлом. Капитан рыболовецкого судна, который заслуженно является популярнейшим человеком на Островах Ирландцев, рассказывал мне, что когда он был юнцом, мало какое судно приходило в Исландию без того, чтобы команда высаживалась и присваивала овец, на том основании, что у исландцев их больше, чем им самим нужно и что не будет никакого ущерба, если они что-то у них позаимствуют. Могло даже представляться, что в 1627 году английские рыбаки вошли в союз с пиратами.

В тот самый день, когда Аморад достиг Гриндавика, датский купец шёл под парусами к западному берегу. Аморад быстро вывесил датский флаг и вышел навстречу. Капитан торгового судна не имел причин подозревать судно, вышедшее из правительственной торговой станции в таком обличье, так что он со всем экипажем был взят практически без борьбы и был препровождён в цепях в пиратский трюм. После этого два человека, что плыли на лодке из Гриндавика, были освобождены и им было позволено уйти на берег на ней же, почему, не рассказывается.

Капитан мавров получил сведения, что полностью гружёный корабль стоит в Хапнафьорде, в маленьком заливе милях в семи к югу от Рейкьявика, который в ту пору был совсем незначительным местом. И вот он обогнул мыс Рейкьянес, забрав с собою добычу. Прежде, однако, чем он продвинулся далеко, весть о его прибытии достигла Хольгейра Розенкранца, датского губернатора Исландии, он располагался в месте, называвшемся Бессастад [Bessastaðir, ныне резиденция президента], также недалеко от теперешней столицы, а тогда место пребывания правительства и королевской казны. Губернатор смог послать весть агентам в Хапнафьорде и на соседнюю станцию Кеплавик, призывая их принять меры по защите и привести суда в Сейлахёпн (Seilahöfn) - гавань, вход в которую и сейчас труден из-за скрытых рифов и отмелей у ее устья. Сам он, в то же время, сделал те малые приготовления, какие способен был сделать для защиты страны от пиратов, имея в помощь нескольких чиновников из северной четверти, явившихся в Бессастад по делам, а также славного исландского богослова и учёного Торлака Скуласона, вскорости после того назначенного епископом в Холар.

Казна находилась на берегу в Сейлахёпн, но, по-видимому, Аморад об этом не знал. Нам сообщают, что он обрадовался, войдя в гавань и увидев три корабля на якоре. Из чистого хвастовства он выстрелил из нескольких пушек, - скорее с нежелательным для себя результатом, ибо грохот побудил всех людей в Бессастаде, кроме губернатора и его друзей, поспешить в горы, где они были практически недосягаемы. Сверх того, собственный корабль Аморада скоро наткнулся на песчаную банку и застрял. Тем временем команда губернатора укрепилась как могла, и направила пару пушечек, обыкновенно использовавшихся для салютов по поводу дней рождений и свадеб, против пиратов. Они не не открыли огонь, или не думали, что это нужно; но народное мнение исландцев порицает их за это, а тот факт, что они не предприняли атаки против мавров, послужил для серьёзных выводов в отношении Розенкранца в последующее время.

Пиратское судно прочно сидело на банке всю ночь, несмотря на усилия команды по освобождению, и рано утром пленники были переведены на захваченное в Гриндавике судно. Вооружение и припасы были также перемещены, и на следующий день судно снялось с отмели. Аморад, однако, не возвратился на него, но, оставаясь на борту приза, поставил Бейрама командовать, отдал приказ ставит паруса, не попытавшись высадиться или захватить три датских торговых корабля, стоявших за подводной косой. Он поплыл на север, наткнувшись на английских рыбаков у края гор, известных как Cнайфелльсйокуль (Snæfellsjökull), которые предупредили его, что четыре английских военных корабля стоят у Вестфьорда. Эти сведения побудили его сменить курс, и пишут, что он плыл прямо на запад четыре дня; но не делают никакого упоминания о гренландском побережье, которого он, как ожидалось бы, мог достичь, при любом, кроме встречного, ветре. 21 июня два корабля повернули на юг и направились восвояси в Африку, достигнув Kyle 30 июля, в точности через пять недель после Сейлахёпна.

Высокие волны, бившиеся о песчаную отмель снаружи от гавани мавританского города, два дня не давали Амораду войти, но на третий день вышли лодки и провели его внутрь с ликованием. На берегу люди дули в волынки и трубы, и все начальные граждане спустились на набережную поздравить Аморада, который объявил об успехе своего набега посредством залпа из двенадцати пушек, как только он вошёл в гавань.

Пленников свели на берег 2 августа и держали взаперти в некоем доме в городе четыре дня, где их посещали другие христианские пленники. На пятый день их повели на торговую площадь, с непокрытыми головами и босыми ногами в знак унижения, и, после парада через весь город, были проданы на публичном аукционе.

Мы теперь должны вернуться в Исландию к тем трём кораблям, что плыли из города Алжира. Ими командовал немецкий ренегат, чьё имя сообщают разно, как Морад Флеминг и Мораш Хеминг. Два корабля достигли Исландии 3 июля у Беруфьорда на восточном побережье и вошли в залив на стоянку напротив небольшого хутора у головы фьорда. Тут, без отсрочки, их команды выгребли на берег на четырёх лодках и ограбили хозяйство, разбив сундуки, в которых хуторяне держали одежду и ценности, и так добыли товаров на стоимость "шести сотен" ["сотня" = 120 локтей вадмола = молочная корова = 6 овец с ягнятами]. Они также забрали несколько ягнят и новую шестивесельную лодку со всем снаряжением, после чего пустились на поиски обитателей хутора, которые заготовляли сено на sel, т.е. на летнем пастбище в горах. Хотя пираты были хорошо осведомлены о возможном существовании такого места, они не преуспели в его поисках. Так хуторяне избегли плена в тот момент, но некоторые были схвачены днём или двумя позже.

Отказавшись от поисков, пираты нагрузили свои четыре лодки и одну украденную награбленным добром и собрались грести к кораблю. Когда только они отправлялись, хозяин хутора, человек по имени Гутторм, наведался в хозяйство, и видя пиратов, удаляющихся с его имуществом, стал кричать, спрашивая, почему они задевают мирных исландцев, которые не сделали им никакого зла. Нам сообщают, что он их принял за англичан. Те негодовали на то, что они сочли дерзостью с его стороны, но вода поднималась и они не рискнули возвращаться на берег, на который накатывались огромные волны. Схватили его двумя днями позже и забрали с собою в Алжир.

Пираты оставались на восточном побережье Исландии восемь дней, и за это время захватили 110 пленников всех возрастов и обоего пола, несколько добрых лодок, большое число овец, серебро по меньшей мере из одной церкви, сундуки священника, содержавшие добра стоимостью в "тридцать сотен", и много другой добычи разнообразной природы. Отслеживать их злодеяния во всех подробностях было бы утомительно и бесполезно, но отмечено, что эти выказывали много большую свирепость и производили больше бессмысленных разрушений, нежели их коллеги из Kyle.

Достанет одного примера их жестокости. В месте, называемом Хауль (Hál), они нашли прикованную к постели болезнью женщину, жену священника, и велели ей следовать за ними. Это она физически неспособна была исполнить, но они выволокли её из дома, и обнаружили, что она действительно не может идти, и били её прикладами ружей по голове, покуда она не потеряла сознание, и оставили её, подумав, что мертва. После их ухода она очнулась, и её судьбе можно позавидовать, в сравнении с долей, выпавшей немалому числу её близких.

Между тем прибыло третье судно, и присоединилось к своей флотилии в Фаскрудсфьорде (Fáskrúðsfjörður), запоздав из-за шторма, сильно его потрепавшего и частично выведшего из строя. Оно было старым и не очень мореходным. Созван был военный совет и решили, что все три судна немедля идут к Островам Ирландцев (где в то время была единственная на южном берегу торговая станция), и должны там заменить протекающее судно на датское торговое, которое они, вероятно, сумеют захватить. Когда они плыли вдоль побережья, возле "Ледника островной горы" (Eyjafjallajökull), встретили там английский рыболовный "смэк" [одномачтовое судно] с экипажем в десять человек и исландским лоцманом, кто был жителем Вестманнаэйяр [Островов Ирландцев].

Оставив капитана смэка продолжать рыбную ловлю, пираты заставили девятерых англичан и исландца, которого звали Торстейн, помогать им, обещая, что если Торстейн безопасно приведёт их в гавань Хеймаэй, то они оставят всех десятерых невредимыми на острове, где шкипер найдёт их позже. Как кажется, они в точности выполнили договор в части, касающейся девяти англичан, но что случилось с лоцманом, не вполне ясно. Похоже, он отправился вместе с ними в Алжир, очень возможно, как ренегат.

Люди на Хеймаэй, котрые уже знали новость о прибытии алжирцев в Исландию, увидели три корабля, лежащих в штиле к югу от их острова утром 16 июля; но взаимное недоверие, существовавшее между датчанами и исландцами, не прекращалось даже в такой страшной опасности. Каждая партия приуготовлялась к обороне независимо от другой, и в то время как датские чиновники затворились в доме агента, туземцы прятались в другом здании.

Тревога людей утихла, во всяком случае, если говорить об исландцах, когда пираты вывесили датский флаг, но столь явная уловка не могла долго обманывать их, а Багге, датский агент и управляющий собственностью короны, не был даже временно введён в заблуждение. Почистив пушечки, стоявшие перед его домом, - более украшение, чем эффективное оружие, он поручил их своим помощникам, по всей вероятности, не насчитывавшим и полудюжины. Когда спустилась ночь, он выставил дозорных вокруг острова с приказом доставлять ему известие о любом продвижении чужаков, которым всё ещё не давал высадиться противный ветер.

Рано утром во вторник три большие лодки, полные вооружённых людей, подошли к берегу у основания утёсов, поднимавшихся почти прямо из моря на южной оконечности Хеймаэй, и налётчики вскарабкались на остров по тайной тропе, указанной лоцманом Торстейном. Эта тропа всё ещё существует, но даже птицеловам известна не всем. Предание, живущее на Вестманнаэйяр, сообщает, что пираты случайно подмочили свой порох и они разложили его для просушки в небольшой лощине близ вершины утёса, называемого Lingdal. Как бы там ни было, они не сразу приступили к нападению, но плясали и орали несколько часов после высадки, и в это время Багге, вызванный дозорными, стрелял в них, не причинивши им вреда, а только быв поднят ими на смех.

Прежде чем продолжить повествование о налёте алжирцев на Хеймаэй, – в наибольшей степени горестной части их исландской экспедиции, – не лишним будет представить себе место действия чуть подробнее, ибо оно изобилует особенностями, знание которых служит изъяснению некоторых второстепенных событий. Острова Ирландцев, из коих лишь Хеймаэй населён, лежат в семи милях от южного берега Исландии, отделяясь от него проливом, полным переменчивыми, блуждающими течениями.

Противолежащая островам береговая линия – самая негостеприимная в северной Европе, благодаря обширному плоскому засыпанному чёрным вулканическим пеплом пространству, называемому Rangarsandur, окаймляющему её, и о которую почти непрерывно бьётся страшный прибой. Лишь малые лодки могут приставать в этой части Исландии, когда ветер дует с севера и отводит прибой от берега. Пишущий эти строки был задержан на Хеймаэй ранней осенью на три недели, пока не стало возможным пересечь пролив. Хеймаэй сам по себе имеет площадь четыре квадратные мили, или меньше, и в настоящее время даёт приют пятиста двадцати обитателям, живущим с рыбной или птичей ловли, причём последнее предприятие имеет для них великое значение.

Большая часть людей, теперь, как и в семнадцатом столетии, живут кучно у северной оконечности острова. Их селение стоит на южном берегу узкой бухты, которая всё ещё может впускать малые суда, несмотря на то, что устье окружено опасными скалами, но разве только в очень тихую погоду. Бухта отделена от пролива величественными утёсами, которые населяют птицы, и эти утёсы сообщаются с островом весьма любпытным образом – посредством плоского перешейка, шириной не более сто ярдов, почти напротив посёлка. Позади домов, земля отлого поднимается к склонам Хельговой Горы (Helgafell), стройного конуса, сложенного из шлака и пепла, нижняя часть которого производит скудную растительность, контрастирующую с чёрной наготой вершины. Далее внутри острова неровное, холмистое пастбище, дикие пустоши, с зазубренными глыбами лавы, торчащими со всех сторон, голые участки, продутые ветром, совместно создают мрачный и как бы заброшенный ландшафт, не затеняемый деревьями, не орошаемый ручьями. Где лава удалена с почвы и на вершинах утёсов, удобренных бесчисленными поколениями тýпиков и глупышей, там зелёная трава; климат влажен и Хеймаэй наслаждается самой высокой в Исландии средней температурой. Вокруг берегов "Домашнего острова" – крутые утёсы, выветренные и источенные до самых причудливых форм, перемежающиеся угольно-чёрными пляжами и отмелями из вулканического пепла.

Другие острова, входящие в группу, - просто скалы и шхеры, дающие прибежище мириадам морских птиц и в некоторых случаях производящие достаточно растительности на их вершинах для пропитания немногих овец в течение года. На некоторых из них разбивают лагерь птицеловы во время сезона, и все они посещаются, если позволяет погода, хотя бы раз в год, собрать птиц и яйца.

Но вернёмся к алжирцам. Пока Багге и высадившиеся люди красовались друг перед другом, корабль Морада держал путь вокруг острова к гавани; внезапно ветер переменился, как это часто бывает на Островах, и датчане решили бежать. Багге пробил пушки у отплыл со своей семьёй на маленькой лодке, которую сумел спустить на залив. Хенрик Томсен, капитан датского судна, что стояло на якоре, ожидая груза (но Бьёрн из Скардсау называет его военным судном), тщетно пытался затопить его, затем последовал за другими беженцами на ялике. Морад открыл по ним огонь, но не повредил ни одну из лодок и они достигли Rangarsandur, где лодки перевернулись в прибое, вёсла поломались и они с трудом спаслись.

Продемонстрировав несколько часов, уже высадившиеся налётчики разделились на три партии, большая из которых, по-разному оцененная свидетелями,. насчитывала от 150 до 200 человек. Первая группа двинулась через остров прямо к посёлку и заняла дом, где закрылись датчане. Пираты связали пленников и увели их. Другая группа грабила Landakirk, т.е. приходскую церковь и развлекалась звоном колоколов, надеванием священнических облачений и наконец подожгла церковь. Третья компания заявилась в жилище священника, сьера Олава Эгильссона (тогда на острове было два священника, а сейчас только один), чьи "Путешествия" я упоминал, повязали его, его жену и всю семью и погнали их в дом датского агента, где уже было много пленников. Олав, что не слишком благородно, упрекает жену как причину своего пленения, говоря, что пираты отпустили бы его, так как он был стар и не пытался защищаться, если бы она по глупости не умоляла оставить её с ним. Он также сообщает, что принимал налётчиков за англичан, пока не заметил их тюрбанов.

Охота на людей приняла рассеянный характер, ибо остров Хеймаэй, сколь ни мал, имеет множество укрытий, особенно пещеры, или скорее туннели, выходящие на поверхность в более диких частях острова в виде более или менее вертикальных шахт. Они разной величины и, по-видимому, возникли благодаря газам, вырывавшимся во время древних вулканических возмущений. Их устья часто окружены фантастически исковерканными кусками лавы. Также и утёсы были убежищем, их граней и уступов не мог одолеть никто, кроме человека, искушённого в опасном искусстве птицеловли; однако пираты, воспитанные морем, могли карабкаться лучше многих обычных людей, и не колебались сбивать выстрелами туземцев, которых не могли достать.

На одном таком уступе, на лицевой части утёса, называемого Dalfjall, развалины небольшой хижины в форме пчелиных сот, где островитяне прежде вялили рыбу вне досягаемости мух, кишащих вокруг домов, до сих пор слывут местом нескольких убийств такого рода. С другой стороны, один из бóльших туннелей известен как "Пещера ста человек", так как сотня людей, по рассказам, пряталась там три дня, покуда длился налёт. Он состоит из двух узких проходов, теперь настолько забитых песком, что в них нельзя стоять выпрямившись, один восьмидесяти футов в длину, и другой около сорока, а открываются они на поверхность в общее устье под углом и потому хорошо спрятаны среди глыб их окружающих, так что их можно обнаружить лишь тщательнейшим обследованием выдающихся точек соседних утёсов

Другую пещеру показывают как место убийства священника Йоуна Торстейнссона, "мученика", как его до сих пор называют; его псалмы и духовные песни очень ценятся в Исландии. Рассказ Бьёрна о его смерти столь бесхитростен и прост, что я не могу сделать ничего лучше, как дать буквальный перевод.

"Другой священник", – говорит он, – "славный поэт Йоун Торстейнссон, бежал из своего дома с женою Маргрьет, дочерьми и сыном и остальными домашними в некое нагромождение скал у моря, в пещеру под утёсом. Там он поддерживал и успокаивал своих людей и устроил молебствие. Среди людей был старый человек по имени Снорри Эйольвссон, отдавший священнику своё имущество в управление. (В прежние времена был обычай в Исландии – старики отдавали своё имущество какому-нибудь ответственному лицу, которое взамен предоставляло им кров и всё необходимое для жизни.) Он не вошёл в пещеру, хотя священник звал его, но оставался у входа. Через некоторое время сьера Йоун выглянул и увидел кровь и Снорри лежащего без головы у входа в пещеру: налётчики заметили его и сшибли выстрелом его голову, и он выдал им местонахождение пещеры. Йоун вернулся внутрь, рассказав, что случилось, и призвал людей молить Всемогущего Бога о спасении.

Тотчас затем эти псы уже ходили над пещерой, и были слышны их шаги. "Маргрьет, они идут", – сказал он, – "вот, я выйду к ним без страха!" Он помолился, чтобы Господня милость не оставила их. Эти слова ещё звучали, как кровожадные псы вошли в пещеру и стали её обыскивать, но священник вышел навстречу им. Когда они увидали его, один из них сказал, "Зачем ты здесь, сьера Йоун? Не следует ли тебе быть в своей церкви?" Он отвечал, "Я был там утром." Тогда убийца сказал: "Ты не будешь там завтра утром," и рассёк ему [клинком] голову до кости. Священник воздел руки и сказал, "Я вручаю себя Господу. Что делаешь, делай!" Негодяй затем нанёс ему другой удар, и он закричал "Я вручаю себя моему Господу Иисусу Христу." Тут Маргрьет, супруга священника, кинулась в ноги насильнику, думая, что его сердце может быть смягчено; но не было жалости в этиъ чудовищах. Затем мерзавец нанёс третий удар. Священник сказал, "Этого достаточно. Господи Иисусе, прими мою душу!" Злодей разбил его голову на куски. Так Йоун окончил жизнь. Жена сняла льняную накидку с его головы и поцеловала его в лоб, но негодяи оттащили её и дочерей от тела и повлекли их к датскому дому. Была небольшая расселина выше по утёсу, и две женщины спрятались там, они видели и слышали произошедшее."

Мало сомнения в том, что убийцей Йоуна Торстейнссона был исландец Торстейн, проводник налётчиков, хотя Бьёрн и колеблется назвать убийцу по имени. Анонимный редактор Рейкьявикского издания Бьёрновой "Истории турецкого рейда" добавляет примечание к авторскому отчёту, с таким смыслом, что-де Торстейн был в услужении у священника, и будучи порицаем за аморальное поведение, поклялся отомстить. Бьёрн и сам рассказывает нам, что на борту Морадова корабля некий человек признался Маргрьет, что он был погубителем её мужа, и что во время плавания виновник постоянно просил воду из пайка пленников, чтобы омыть руки. "Как будто умывание могло очистить его от столь великого греха", - восклицает летописец негодующе.

За 17 и 18 июля было взято около двухсот пятидесяти пленников на Хеймаэй, тридцать четыре человека были убиты, - либо застрелены на утёсах, либо сожжены в своих домах. Как правило, с детьми обращались бережно, поскольку мавры не хотели отвращать их от добровольного перехода в ислам; однако несколько младенцев было брошено в огонь, истреблявший их дома.

Утром 19 числа священник Олав Эгильссон был взят на борт Морадова корабля и был допрошен о сокровищах, якобы спрятанных на Хеймаэй. Он заявил, что у его людей нет денег, и был жестоко избит палками, чтобы заставить его сознаться. Вероятно, до Морада дошли слухи о “золоте Херьольва”, которое жители Хеймаэй до сих пор разыскивают, когда им больше нечего делать. Легенда утверждает, что некто Херьольв, первый норвежец, поселившийся на Вестманнаэйяр, обогатился, продавая воду из присвоенного им единственного источника на Хеймаэй своим соседям во время засухи. У него была дочь по имени Вильборг, которая была столь же щедрой, сколь он был скареден. Она без его ведома давала воду бедным людям. У Вильборг был ручной ворон, которого она подобрала раненым и заботилась о нём, покуда тот не восстановил способность к полёту.

Однажды, когда она сидела у отцова дома и шила кожаную обувь, этот ворон схватил только что законченный ею башмак и улетел от неё, сев на некотором расстоянии. Вильборг преследовала птицу, которая улетала каждый раз, как только она была близка к спасению произведения своих рук, до тех пор, пока не удалилась на значительное расстояние от дома. И в тот момент произошло землетрясение, и отец был погребён под скалой, обрушившейся на дом, со всем своим неправедным богатством., но дочь была спасена благодаря своей доброте. Скалы, среди которых Херьольв держал своих пони, воказывают и ныне, и единственный постоянный источник на Хеймаэй, скорее запруда, где вода выходит на поверхность, носит имя Vilpá, в память о Вильборг.

Вот и всё о сокровищах Хеймаэй, которых налётчики не нашли. 19 июля они прекратили поиски и отплыли в Алжир, перед тем захватив датское судно, входившее в гавань, когда они её покидали, и поместив на него пленников.

Во время путешествия Аста, жена Эйнара Лофтссона (человека, оставившего отчёт о своих мытарствах в плену), родила сына, которого окрестил Йоуном, в память о мученике, сьера Олав. Когда пираты услыхали крик младенца, они подобрели, и дали матери два старых платья на пелёнки. Ещё два ребёнка родилось прежде чем они достигли Алжира, две женщины умерли и один мужчина повесился. У испанских берегов появились другие шесть мавританских кораблей, и все вместе они вошли в Гибралтарский пролив 11 сентября, достигнув места назначения 17 или 19 числа того же месяца. Исландские пленники были проданы в городе Алжире, таким же образом, как и их товарищи в Kyle двумя месяцами ранее; но перед продажей Алжирский Паша выбрал для себя восемь женщин и детей, и Морад получил двоих рабов, то ли женщин, то ли детей.

Многие исландцы страдали в Алжире от преследований за их религию; их заковывали в неудобном положении, били по ладоням или по лицу, выставляли нагими в публичных местах и снова избивали до потери способности говорить. Из-за этих мучений более ста человек, многие из них дети, отреклись от веры отцов. Прочие, хотя и не подвергались публичным унижениям, многое претерпели от своих хозяев, или, более обычно, от жён хозяев; ибо, как заметил Сервантес во время плена у мавров, алжирские женщины пользовались значительно большей свободой при рабах-христианах, нежели при мужчинах своей веры. Некоторые пленники, однако, были куплены людьми, сносно обращавшимися с ними; они даже разрешали им в свободное время работать на стороне или нищенствовать, чтобы заработать деньги на свой выкуп.

Среди этих счастливцев был Эйнар Лофтссон, чей отчет о “несчастьях и несправедливостях” сохранился. Его хозяином был мавр по имени Абрахам, который его любил и хорошо с ним обращался. У Абрахама была наложница, о существовании которой его законная жена была в неведении. К счастью для Эйнара, хозяин отдал его этой женщине. Он приставила его носить воду из некоего источника, к которому христианин не должен был приближаться, о чём она забыла. А наказанием для всякого, кроме магометанина, кто прошел под железной цепью, свисавшей над входом во двор, была смерть.

Не думая о последствиях, Эйнар вошёл в запретный двор, где он был схвачен стражником, притащен в суд, заседавший во дворце, которому принадлежал участок. Когда уяснили, что пленник был невежественный исландец, не знавший никакого языка, кроме родного, то отменили положенное наказание и бросили его в тюрьму, где он был прикован цепью к тяжёлому бревну. Пять дней его мучили тюремщик и француз-ренегат, старавшиеся всевозможным насилием сделать его отступником. Наконец, найдя невозможным поколебать его веру, ренегат предложил мечом отрезать ему нос и иным образом изуродовать ему лицо. Кусками плоти натирали его голые плечи. И вот так, изуродованного, его тожественно провели по улицам и вручили хозяину Абрахаму.

Приятно узнать, что Эйнар, несмотря на то, что был искалечен, не только вернулся на Вестманнаэйяр, но даже женился в тот самый день, в который он сошёл на берег в Хеймаэй, на женщине, с которой разделял он плен в Алжире; его первая жена умерла вскорости по прибытии в Африку. Более того, ему дано было посмеяться над судьбой стража, арестовавшего его, и даже над тюрьмой, где он был заключён, хотя тюремщик и француз-ренегат избегли наказания. Он рассказывает, что вскорости после его ареста, страж был осуждён за домогательства к маленькому мавританскому мальчику, и его приговорили к переламыванию всех его членов и выставлению на две ночи; тюрьма же была взорвана порохом во время мятежа, вызванного незаконным возвращением некоторых ренегатов, бывших ранее изгнанными за разговоры об измене за выпивкой.

За пять лет, прошедших после возвращения Эйнара в дом хозяина, он ухитрился скопить сто двадцать риксдалеров, за которые он купил свою свободу. Он также отложил дополнительную сумму на припасы для возвращения домой, но эти деньги он потерял, неосмотрительно одолжив англичанину, так что был принуждён ждать ещё пять лет, пока не представилась возможность вернуться в Исландию. В это время он зарабатывал на жизнь вязанием шерстяных шапочек и выгонкой брэнди. Его положение вольноотпущенника также дала ему возможность общаться с другими исландскими пленниками, менее удачливыми чем он, и он убедил прежнего хозяина принять в свой дом старую исландскую женщину, выброшенную на улицу помирать, ибо не была более пригодной для работы.

Эйнар был не первым пленником, вернувшимся в Исландию; в год, следующий за рейдом, священнику Олаву Эгильссону было позволено покинуть Алжир на борту итальянского корабля, чтобы подать петицию Королю Дании с просьбой о тысяче двухстах риксдалерах, за которые алжирцы согласились отпустить на свободу всех исландцев. Олав оставил наиболее любопытный отчёт о пребывании в Алжире (и особенно о посещении Италии на пути в Копенгаген), в котором он распространяется о церквях из зелёного мрамора, о религиозных процессиях в Ливорно, о роскоши одежд итальянских женщин и об отчаянном положении нищих. Как истый исландец, он сравнивает алжирских пони с исландскими, но рассказывает очень мало собственно об Алжире. “Турки” дали ему письмо, предлагающее любому их капитану, кто мог бы захватить корабль с Олавом, пощадить его. Он выражает изумление, что никто, даже копенгагенский архиепископ, не мог читать это послание, которое впоследствии, возможно, хранилось как наследственная драгоценность в его семье, и, может быть, до сих пор существует где-нибудь на хуторе, обитаемом его потомками.

В 1633 году, на неделе после Троицы, школьник Йоун Йоунссон, пленённый в Гриндавике, написал домой из Алжира, куда он был перевезён из Kyle, описывая свою жизнь в Африке и прося друзей выкупить его и братьев; его мать и дядья уже обрели своюоду по щедрости датчанина. Письмо было послано в Исландию с оказией, с человеком по имени Бенедикссон, которого захватили на борту гамбургского судна и которого выкупили его родственники.


Леконт дю Нуи. "Белая рабыня". 1888 г.

Один пассаж из письма Йоуна достоин перевода, ибо говорит про мнение мавров об исландцах.. Именно, “Турки говорят, что исландцы лучше других народов, в наименьшей степени подвержены людским порокам, послушны и верны хозяевам. Поэтому их капитаны сговорились брать только молодых, двадцатилетних, и среди тех капитанов - тот самый ядовитый дракон Морад Флеминг, память о котором пребывает в аду, - наиболее жаден до крови и душ людских. Прежде он захватывал людей в западных странах и на островах, теперь же, в 1632 лето Господне, был рекомый капитан на пути в Исландию с двумя другими кораблями, но как он захватил большое английское судно, то повернул назад, и так, по Божией милости, не достиг своей цели.”

Между тем в Исландии затеян был общественный сбор средств, и датский король внёс большую сумму денег на выкуп исландцев в берберских странах. Наконец, летом 1637 года тридцать четыре человека были освобождены - из трёх или четырёх сотен, захваченных в Исландии. Из этих тридцати четырёх шестеро умерли на пути домой.

Таково было “Турецкое нападение на Исландию”, как оно описано пострадавшими, их современниками и друзьями; даже в наши дни оно не менее ужасно в глазах их потомков. Пребывая на Хеймаэй в 1898 году, я и мой товарищ слышали о тех событиях почти ежедневно..

Иногда говорят, что смуглый, черноволосый элемент в популяциях Исландии и Фареров возникновением обязан смешению с берберскими пиратами; но нет ни крупинки фактических доказательств в подобных теориях. Прежде всего мы должны помнить, что существовала тёмная разновидность скандинавов, вероятно, благодаря поглощению аборигенов теперешнего норвежского побережья, живших там с самого раннего исторического времени. Затем, скандинавские предводители, колонизовавшие Исландию и Фареры, определённо смешивались в значительных масштабах с населением Ирландии и Гебридов, ещё до открытия Исландии. Как я показал в предшествующей главе, существует вероятность, что представители “иберийской” расы некогда достигали Фареров.


Жан-Леон Жером. "Невольничий рынок".

И даже если алжирцы, что вероятно, сделали некоторых исландок своими жёнами или наложницами, практически невозможно, чтобы это как-то проявлялось в исландской популяции сегодня. Совершенно неправдоподобно, чтобы тем исландкам, что вернулись из плена на родину, было позволено взять с собой их детей от магометанских отцов, и даже предполагая, что им могли это позволить, почти все эти женщины были с Вестманнаэйяр, где не каждый ребенок выживал хотя бы две недели после рождения, вплоть до самого недавнего времени. Только в последние десятилетия должные санитарные меры остановили ужасающую смертность от челюстной спазмы новорождённых, в прежние времена встречавшейся на малых островах северозападной Европы и особенно изобильной на Хеймаэй".

Ссылка на источник: http://www.nordic-land.com/topic/1482