[NorseSunset]

Пошла я как-то на кладбище проведать моего дедушку и других усопших родственников. Но мое внимание привлек камень, лежащий рядом со старинным склепом. И надпись на нем. Сбоку прочла что там покоится женщина, умершая еще в 18-ом веке. Но на главной части камня было написано стихотворение. Когда прочла его, стало немного не по себе. То есть, если судить по стихотворению, умершая написала его при жизни. Наверное, существовал такой обычай. Вы что-нибудь слышали об этом? Вот, собственно и стихотворение.

О, не тоскуй по мне!

Я тамъ, где нетъ страданья...

Забудь былыхъ скорбей мучительные сны,

Пусть будутъ обо мне твои воспоминанья

Светлей, чемъ первый день весны.

***

О, не тоскуй по мне!

Межъ нами нетъ разлуки.

Я также как и встарь душе твоей близка.

Меня по-прежнему

Твои терзают муки

Меня гнететъ твоя тоска.

***

Живи! Ты долженъ жить

И если силой чуда

Ты снова здесь найдешь

Отраду и покой.

То знай, что это я откликнулась оттуда

На зовъ души твоей больной...

Анна Львовна Шустова 1698-1732


Ну как????

[Radogora]

NorseSunset,
да, хорошее стихотворение. Напоминает Цветаеву М. с ее:

Идешь на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала - тоже!
Прохожий, остановись!

Прочти - слепоты куриной
И маков нарвав букет,
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь - могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, -
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли...
- И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.

Помнится, на этот стишок один парень написал музыку - незадолго до смерти своей записал свои песни. Страшновато их слушать.

[Erichka]

А я напишу для своего отца: Любовь никогда не кончается.

[ONDERMAN]

Туман весенний, для чего ты скрыл
Те вишни, что окончили цветенье
На склонах гор
Не блеск нам только мил, -
И увяданья миг достоин восхищенья !

Ки-но Цураюки

[Klerkon]

В 1990 г. издательство МГУ выпустило научно-популярную книжку филолога-античника Е. В. Федоровой (1927-2015) «Люди императорского Рима», основанную не только на таких источниках, как исторические сочинения античных авторов, но и памятниках латинской эпиграфики, в том числе — надгробных надписях, большим специалистом по которым являлась покойная Елена Васильевна.





Приведем выдежки из первой главы «Простые люди императорского Рима»:


«Прислушаемся к этим далеким голосам рабовладельческого Рима, вглядимся в лица древних статуй, и перед нами встанет мир живой, своеобразный, во многом для нас понятный и во многом удивительный. Прислушаемся сначала к голосам людей, стоявших на самой низкой ступеньке социальной лестницы, обратимся к тем латинским надписям, которые сделаны от лица рабов.


Сколько печали и трагизма звучит в короткой стихотворной эпитафии раба по имени Нарцисс, который прожил всего 25 лет:


«Был я законом лишен свободы, мне, юноше, должной.
Смертью безвременной мне вольность навеки дана.»


Какой усталостью веет от эпитафии другого раба, благополучно прошедшего свой жизненный путь и соорудившего себе надгробие при жизни (у древних римлян это было в обычае, так как, по их представлениям, самое страшное несчастье для человека — остаться непогребенным):


«Гай Юлий Мигдоний, родом парфянин, рожден свободным, захвачен в плен во взрослом возрасте и привезен на римскую территорию. Когда он благодаря счастливой судьбе сделался римским гражданином, то соорудил себе гробницу, имея 50 лет от роду. Я старался пройти весь путь жизни от зрелости до старости; теперь прими меня, камень, охотно; с тобой я буду свободен от забот!»


Раб мог быть большим оптимистом, если судьба его сложилась относительно благополучно. Именно таким был императорский раб Виталис, исполнявший обязанности курьера в Северной Африке. Он тоже при жизни соорудил надгробие себе и своей сожительнице-вольноотпущеннице:


«Виталис, посыльный нашего императора, живет и пирует!
Флавия Антигона живет и пирует! Посвящено богам Манам.


Сам я, Виталис, себе при жизни сделал гробницу
И, когда мимо иду, читаю я сам свои вирши.
Исколесил я весь округ пешком со своей подорожной.
Зайцев собаками брал, и лисиц случалось травить мне.
Кроме того, я не прочь подчас был и чарочку выпить:
Юности я потакал во многом, будучи смертен.
Юноша умный! Поставь себе ты при жизни гробницу.»


Другой раб, которого тоже звали Виталис (что означает «живучий») и который был сыном своего хозяина, в эпитафии обращается к потомкам с такими бесхитростными словами:

«Виталис, раб Гая Лавия Фауста, а также сын, в качестве раба рожденный в доме, здесь покоится, прожил 16 лет; был приставлен к Априанской таверне, людьми был хорошо принят, но был богами похищен. Прошу вас, путники, извините меня, если я вас обвесил, чтобы приумножить состояние моего отца! Заклинаю вас богами всевышними и подземными, не оставьте заботами отца и мать. И прощайте!»

А вот поистине удивительная эпитафия домородного раба Мелиора, сочиненная его собственным господином:


«Богам Манам Мелиора, счетчика. Прожил 13 лет. У него были такая память и такие знания, что он превзошел достижения всех, начиная с древнейших времен и вплоть до дня своей кончины! Описать же подробно все то, что он знал, можно скорее в целом томе, чем в надписи. Ведь он впервые создал описание своей науки, которое осталось после него, и только он один мог бы создать что-либо подобное, если бы не позавидовала ему злая судьба, враждебная делам людским. Секст Ауфустий Агрей, наставник несчастнейший, соорудил надгробие шириною в два фута и длиною в шесть футов своему домородному рабу, который скончался в 897 году от основания Рима.»


Рабы, которые использовались на сельских работах, постоянно жили на вилле и имели своих управителей, которые тоже были рабами. Сохранилось надгробие одного такого раба-управителя:


«Гиппократу, рабу Плавта, управляющему рабами на вилле, поставили надгробие сельские рабы, которыми он управлял умеренно.»


Раб мог быть не только человеком умеренным, но и весьма активным. В этом плане интересна эпитафия раба, которого звали Юкунд, что значит «милый»:


«Юкунд, носильщик, раб Тавра.
Пока жил, был мужем и умел постоять за себя и за других.
Пока жил, жил честно!»


А вот надгробие другого раба:


«Пап. Пока жил, был мил своим товарищам по рабству.»


Вот эпитафия государственного раба, найденная в Риме на Аврелиевой дороге (у римлян было в обычае хоронить умерших вдоль дорог):


«Добрый исход. Прощай, Виктор Фабиан! Да сотворят вам боги благо, друзья, и да будут боги милостивы, путники, к вам, которые не проходите равнодушно мимо Виктора Фабиана, государственного раба, состоявшего при цензорах римского народа. В благополучии идите, в благополучии возвращайтесь, и вы, которые приносите мне венки или бросаете цветы, живите долгие годы! Виктор Фабиан сделал надгробие себе, жене Азинии Сабине, дочери Гая, Гаю Азинию Валериану, его родителям Гаю Азинию Валериану и Аттии Сабине, вольноотпущенникам и вольноотпущенницам и их потомкам. Да будет злой умысел далек от этого памятника!»


Весь диапазон человеческих чувств был присущ рабу: он мог быть злым, коварным и жестоким, а мог быть добрым, честным и нежным, мог быть верным в любви и хорошим семьянином; хотя формально римское право не признавало законным брак раба или рабыни и дети их считались внебрачными, тем не менее рабские семьи существовали и могли быть прочными. Такой, например, была семья одного вольноотпущенника и императорской рабыни, о чем свидетельствует эпитафия:


«Посвящено богам Манам. Тиберию Статорию Гемину, колону (земледельцу) Пакцианского имения, святейшему человеку невиннейшей души, Нумизия, императорская рабыня, своему достойно заслужившему супругу, с которым прожила 14 лет без всякого повода на что-либо пожаловаться, вместе с Каприолом, внебрачным сыном, поставила памятник.»


Вот еще одна подобная эпитафия, в которой даже есть отзвуки веселой жизни:


«Прожил 52 года.
Богам Манам Тиберия Клавдия Секунда, императорского вольноотпущенника.

Здесь у него все с собой!
Бани, вино и любовь разрушают вконец наше тело,
Но и жизнь создают бани, вино и любовь.

Меропа, императорская рабыня, сделала гробницу своему дорогому сожителю, себе, своим близким и их потомкам.»


Рабы нередко имели характер активный, и им было знакомо чувство злобы не только на господ, но и на богов. Какая гневная сила звучит в короткой эпитафии рано умершей рабыни:


«Прокопа, рабыня. Я поднимаю руки против бога,
который убил меня, безвинную, которая прожила 20
лет! Поставил памятник раб Прокл.»


Вот еще две эпитафии рабов:


«Италии, гардеробщице Кокцеи Филлиды; прожила 20 лет.
Акает, сотоварищ по рабству, соорудил надгробие в соответствии со своей бедностью.»


«Богам Манам. Тимофее, своей домородной рабыне, соорудил надгробие Марк Ульпий Никанор.
Солнце, тебе для отмщения вверяю того, кто наложил на нее руку!»


Теперь прислушаемся к голосам вольноотпущенников:


«При жизни соорудил себе надгробие Гай Гаргилий Гемон, сын Прокула, внук раба Филагра, который был куплен у Агриппы императором божественным Августом и отпущен на волю, педагог, тоже вольноотпущенник, благочестивый и добродетельный. Я прожил без тяжбы, без спора, без долгов так долго, как мог; друзьям я был верен; имуществом — беден, душою — богат в высшей степени. Да пребудет в добром здравии тот, кто прочел эту мою надпись!»


«Богам Манам Марка Канулейя Зосима, который прожил 28 лет, соорудил надгробие патрон своему достойно заслужившему вольноотпущеннику. Он за всю свою жизнь никому не сказал дурного слова, не сделал ничего без воли патрона, всегда у него находилось большое количество золота и серебра, из которого он никогда ничего себе не присвоил. Он превзошел всех в искусстве чеканки.»


«Луцию Урвинею Филомузу, вольноотпущеннику Луция, главе коллегии вольноотпущенников, официально на городской площади дано место для памятника и для статуи за то, что он по своему завещанию предоставил народу возможность бесплатно мыться в течение трех лет, выставил десять пар гладиаторов, принес в дар Фортуне Примигении золотую корону весом в один фунт и повелел устроить игры (цирковые состязания и зрелища) в продолжение пяти дней стоимостью в 20 000 сестерциев. Филипп, вольноотпущенник, на свои средства поставил памятник.»


«Авлу Квинктилию Приску, сыну Авла, из Палатинской трибы. Ввиду его выдающейся щедрости, которую он проявил по отношению к своим согражданам, сенаторы решили от имени граждан поставить ему на городской площади статую там, где он хочет. Расходы за почет он возместил. Он по сенатскому постановлению выкупил у государства имения Цепонианское, Ройанское, Мамианское и пастбище Экзоско за 70 000 сестерциев и вернул их государству в собственность, чтобы из доходов с них в размере 4200 сестерциев ежегодно в день его рождения, 10 мая, выдавали бы гражданам города, поселенцам и замужним женщинам по одному фунту печенья и по полсекстария (около четверти литра) меду, а декурионам (лицам высшего сословия) — мед, печенье и корзиночки с провизией на 10 сестерциев, а также подрастающим мальчикам и севирам-августалам (жрецам культа императоров), которым надлежит угощаться вместе,— печенье, мед и по 8 сестерциев, и сверх того в моей столовой выдавать каждому человеку по одному сестерцию, а на украшенье моей портретной статуи пусть город постоянно тратит 30 сестерциев. Желательно было бы, чтобы мальчикам из простонародья, свободным или рабам — безразлично, бросали бы 30 модиев (около 262 с половиной литров) орехов и выставляли бы 6 урн (около 79 литров) такого вина, которое подходит для подрастающих.»

Видно, что эту надпись сочинил сам Авл Квинктилий Приск, и трудился он столь самозабвенно, что даже не заметил, как, начав писать о себе в третьем лице, к концу текста сбился на первое.


Перейдем теперь к миру свободных полноправных граждан. Вот что пишет о себе один простой римлянин:


«Луций Лициний Непот, сын Марка, из Поллиевой трибы, на жизнь которого никто по справедливости не может пожаловаться. Он надеялся разбогатеть на торговле; он, человек достойный, был обманут и надеждой и многими друзьями. Этот маленький склеп как свое будущее местопребывание он соорудил, приложив более старания, чем денег. Богам своим отчим он воздвиг этот надгробный камень в уединенном месте; он произвел расходы, чтобы здесь помещались его останки и прах его брата Гая, чтобы этим надгробием он мог засвидетельствовать, какую трудовую и не безмятежную жизнь он прожил. При жизни он многим друзьям подарил последний приют на будущее, пусть они покоятся в этом приюте для многих дорогих друзей, которых он просит, чтобы они не продавали, а отдавали бы даром своим близким то, что у них осталось. Да избегнут они людей жадных, наглых, могил осквернителей, из-за которых никогда нельзя пребывать в спокойствии умершим. Богам Манам посвящено. Человек, не причиняй вреда этому памятнику, если ты считаешь себя смертным. Территория участка — 12 квадратных футов.»


Вот надгробия более удачливых римских торговцев:


«Богам Манам. В этой могиле лежит бездыханное тело человека, душа которого находится, среди богов, ибо это он заслужил. Луций Стаций Онесим, много лет торговавший на Аппиевой дороге, человек самый верный из всех, слава о котором сохранится навечно; он прожил незапятнанным не более и не менее, чем 68 лет. Стация Кресцентина, жена, мужу достойнейшему и прекрасному, с которым прожила в добром согласии без какого бы то ни было душевного раздражения, достойно заслужившему поставила памятник.»


«Квинт Бруций, сын Публия, из Квириновой трибы; живет; торговец говядиной с Бычьего рынка; здесь покоится; честный, безупречный, всем любезный. Бруция Руфа, его вольноотпущенница, благочестивая; патронусвоему пока жила, была мила.»


«Богам Манам.
Тот, имя которого определяется начальными буквами стихов, сделал гробницу сам при жизни себе и
всем своим, вольноотпущенникам и вольноотпущенницам и их потомкам.

Лишних забот уже нет, а кто я, узнаешь читатель.
Некогда шкурами я торговал в столице священной,
Этот козий товар поставляя простому народу.
Редкую честность мою хвалили всегда и повсюду.
Участь блаженна моя: я строил из мрамора, жил я
Счастливо, фиску (казне) всегда платил я арендную плату,
И в договорах правдив был со всеми, старался
Уравновешенным быть с людьми, в нужде помогал им,
С должным почтеньем ко всем относился, с друзьями был ласков.
Мало того, я почет себе приобрел еще больший,
Имя прославив свое: убежище сам я устроил
Телу по смерти. Но я не себя одного обеспечил:
Храмина эта дана и наследникам. Всякий, лежащий
Рядом со мною, найдет себе все. Я прославлюсь
Этим примером своей образцовой жизни до смерти:
Сам я был полон забот, но и многим покой обеспечил.
Луций Нерусий Митра.»


Состоятельные люди строили для себя и своих близких фамильные усыпальницы. Иногда это были сооружения весьма своеобразной архитектуры; например, некий Цестий, живший во второй половине I в. до н. э., погребен в настоящей пирамиде. Эта мраморная пирамида и сейчас существует в Риме около Ворот Сан-Паоло (бывшие Остийские ворота). На пирамиде написано:


«Гай Цестий Эпулон, сын Луция, из Поблилиевой
трибы, претор, народный трибун, септемвир эпулонов. Сооружение закончено по завещанию за 330 дней
под наблюдением наследника Луция Понтия Мелы,
сына Публия, из Клавдиевой трибы, и вольноотпущенника Пота.»


Не менее оригинальна архитектура мавзолея Эврисака, булочника, который, возможно, по поручению государства выпекал хлеб для раздачи его неимущим римским гражданам. Вероятно, Эврисак очень гордился своим делом и соорудил мавзолей в виде хлебной корзины. По верхней части здания идет скульптурный рельеф с изображением всего производственного процесса: на мулах привозят зерно, перемалывают его в муку, месят тесто, пекут хлеб, и продавец в лавке продает (или выдает) его людям. На уровне ниже середины здания, чтобы буквы были хорошо видны, на всех четырех стенах сделаны надписи, гласящие, что эта гробница принадлежит Марку Вергилию Эврисаку (судя по имени, он был потомком вольноотпущенника).


В верхней части одной из стен, в нише, стояли мраморные горельефы (сейчас они стоят отдельно) самого Эврисака и его жены Атистии, которая скончалась раньше своего мужа; под нишей находится надпись:


«Была у меня жена Атистия, женщина достойнейшая
жила, останки тела которой, все, что осталось, находятся в этой хлебной корзине».


Как видно, Эврисак не владел всеми тонкостями изысканного стиля, но бесхитростные его слова, вероятно, искренни, и жил он со своей женой в большом ладу. На мавзолее сохранились еще две фрагментарные надписи:


«Огульний, друг, пекарь, специалист по тончайшей пшеничной муке».

Другой фрагмент, всего из четырех слов, возможно, представляет собой обрывок какой-то моральной сентенции о победе добрых нравов.


Римский мир — это мир активных и очень разных людей, и столь же разнообразны их голоса, пробившиеся к нам сквозь толщу веков. Какая широкая гамма чувств и характеров запечатлелась в их эпитафиях! Здесь и жизнелюбие, и юмор, и печаль, и философские раздумья, и деловитость, и раздражительность, и даже гнев:


«Я запрещаю касаться моих останков!
Публий Вероний Каллист, человек наилучший, здесь погребен.»


«Богам Манам Секста Перпенны Фирма.
Я жил, пока хотел; как умер, не знаю.»


«Богам Манам. Тит Флавий Марциал здесь покоится.
Что я ел и пил — со мною; что оставил — потерял.
Прожил 80 лет.»


«Тит Цессоний, сын Квинта, из Сергиевой трибы,
ветеран Пятого Галльского легиона.
Жил покуда, пил я вволю.
Пейте, кто остался жив!»


«Богам Манам Публия Ауфидия Эпиктета Престанция. Прожил 77 лет, 5 месяцев и 15 дней.

Здесь в могиле лежит Престанций, некогда славный,
Кто во всех странах земли был известен честною жизнью.
Счастлив он был средь друзей, никто его счастливее не был
В жизни своей никогда: был прост, добродушен, удачлив.
Мрачен он не бывал, всегда был радостен, весел
И помирать не хотел, как иные старцы желают:
Смерти боялся и в то, что умрет, нисколько не верил.
В землю его положила жена и оплакала горько
Скорбную участь свою, дорогого супруга утратив.»


«Кто мы? О чем говорить? Да и жизнь наша что же такое?
С нами вот жил человек, а вот и нет человека.
Камень стоит, и на нем только имя. Следов не осталось.
Что же, не призрак ли жизнь? Выведывать, право, не стоит».


«Богам Манам посвящено. Луций Анний Октавиан Валериан.
Вырвался я, убежал. Судьба и Надежда, прощайте!
Нет мне дела до вас, вы надувайте других!»


«Жизнь — это благо и зло, а смерть — ни то, ни другое:
Если умен, рассуди, в чем облегчение нам.
Но, ради Манов, тебе легкой да будет земля!»


«Прочти и поверь! Это так, так это и не может быть иначе!»


«Сладостная твоя Антипатра, я здесь и нет меня здесь!»


«Я не была. Я была. Нет меня. Нет у меня желаний!»


«Богам Манам. Гай Туллий Геспер соорудил себе склеп, куда будет помещен его прах. Если его кто-нибудь повредит или вытащит, я желаю ему, чтобы он, страдая телом, жил долго, а когда умрет, то пусть не примут его подземные боги!»


«Луций Цецилий Флор, прожил 16 лет и 7 месяцев. Кто здесь справит малую или большую нужду, пусть на того разгневаются боги всевышние и подземные!»


«Богам Манам. Гаю Лепидию Юкунду, который прожил 3 года и 2 месяца, сделал гробницу Гай Лепидий Феликс, дражайщему сыну, а также и себе,своим вольноотпущенникам и вольноотпущенницам и их потомкам, кроме вольноотпущенницы Флегузы, чтобы не был ей дан доступ в эту гробницу.»


«В ширину 22 фута, в длину 26 футов. Марк Камурий Соран, сын Публия, из Ромилиевой трибы. Этот памятник не перейдет к наследнику. Не быть мне здоровым, если я напишу на этом памятнике еще чье-либо имя!»


«Стации Антиохинии, вольноотпущеннице женщины, Гай Гавий Квадрат, сын Гая, муж, Гавия Тертула, дочь Гая и Антиохинии, Гай Гавий Идоний, вольноотпущенник Гая, со своими близкими, который поддерживал свое существование бокальчиками, шерстью, шкурками. Ты, который читаешь эту надпись, будь здоров и, когда захочешь, приходи!»


«Сейя Марцеллина, дочь Тита, себе и Вибеннию Марцеллину, сыну, при своей жизни поставила надгробие. Что хотела, то и могла; что могла, то и хотела!»


«Богам Манам Мевии Софы Гай Мений Цимбер, непорочнейшей супруге и хранительнице, тоске моей души, которая прожила со мной 18 лет, 3 месяца и 13 дней, ибо жил я с ней без ссор, а теперь я жалуюсь ее Манам и требую у Дита, чтобы и меня вернули моей жене, которая жила со мной в столь великом согласии до рокового дня. Мевия Софа, умоляй, если только Маны существуют, чтобы не терпеть мне дольше столь ужасную разлуку. Странник, да будет тебе после смерти земля легка, если ты здесь ничего не повредишь, а если кто причинит вред этой могиле, то пусть не похвалят его всевышние боги, и пусть не примут его подземные боги, и да будет ему земля тяжела!»


«Богам Манам. Аврелий Никета Аврелии Элианете, дочери достойно заслужившей, сооружил надгробие. Землекоп, смотри, не копай! Бог имеет большое око, смотри, и у тебя ведь есть дети!»


«Место Гранин Примигении. Кто поднимет эту плиту с надписью, пусть на того разгневаются тени, которые здесь покоятся!»


«Богам Манам Скрибонйи Гедоны Квинт Тампий Гермерот соорудил памятник дражайшей супруге, с которой прожил без единой жалобы 18 лет, по желанию которой поклялся, что после нее не будет иметь другой жены.»


«Богам Манам. Марку Антонию Нигру, ветерану-гладиатору, выступавшему во фракийском вооружении, который прожил 38 лет, выступал в гладиаторских боях 18 лет. Флавия Диогенида своему мужу, достойно заслужившему, на свои средства поставила памятник.»


«При жизни сделала памятник Миниция Фортуната
себе и вольноотпущеннице Миниции Трифене.
Я наживалась и вновь я тратила все нажитое;
Смерть приключилась, и вот нет ни наживы, ни трат.
Счастья желаю я тем, кто прочтет!»


«Он, кто всю свою жизнь, ему данную, прожил как скряга.
Был и к наследнику скуп, да и себя не щадил,
Здесь, по кончине, велел на веселом пиру возлежащим
Изобразить он себя мастеру ловкой рукой,
Чтобы хоть в смерти он мог найти покой безмятежный
И без тревог и забот, им наслаждаясь, лежать.

Справа сидит его сын, который в походе военном
Пал еще до похорон скорбных отца своего.
Но разве можно помочь усопшим веселой картиной?
Лучше гораздо для них было бы в радости жить.

Гай Рубрий Урбан себе и Антонии Доместике, своей супруге, и Гнею Домицию Урбику Рубриану, своему сыну, и вольноотпущенникам с вольноотпущенницами и их потомкам и Марку Антонию Дафну сделал гробницу.»


«Богам Манам Гая Домиция Прима.
В этой могиле лежу я, Прим знаменитый и славный.
Устриц лукринских я ел, угощался частенько фалерном,
Бани, вино и любовь состарились вместе со мною.
Если я властен, то мне легкой да будет земля,
На алтаре же меня сохраняет феникс у Манов,
Он поспешает со мной к жизни вернуться опять».


«Луции Калидий Эротик сделал при жизни гробницу себе и Фаннии Волуптате.
«Трактирщик, сосчитаемся!» — «Вина у тебя
был один секстарий (немного более, чем пол-литра),
на один асс хлеба, на два асса закуски».— «Верно».—
«За девочку восемь ассов».— «И это верно!»— «Сена
для мула на два асса».— «Этот мул меня доконает!»

Около этой своеобразной эпитафии нарисованы злосчастный мул и его веселыйnхозяин в коротком плаще с капюшоном.


Надписи говорят о том, что простые люди уважали добрые чувства, верность, честность и труд. Они жили в сложных условиях, но обладали чувством собственного достоинства. Маленький человек Римской империи — это не жалкое, ноющее существо, это — человек, который активно прокладывает себе дорогу в жизни. Именно такой образ встает перед нами в пространной эпитафии жнеца из Северной Африки:


«Некогда был я жнецом и, усердно снимая созревший
Нивы своей урожай, рабский я труд исполнял.
Бедного лара я сын, рожденный отцом неимущим;
Не было средств у него, не было дома у нас.
Будучи сыном его, я жил земли обработкой —
И ни земле отдыхать не позволял, ни себе.
Только лишь вырастит год созревшую на поле ниву,
Первым тогда выходил злаки серпом я срезать.
В пору, когда на поля направлялся отряд серпоносный,
В Цирту к Номадам идя иль на Юпитеров клин,
Опережал я жнецов, впереди всех по полю идя,
И оставлял за спиной связки густые снопов.
После двенадцати жатв, что я срезал под яростным солнцем,
Руководителем стал я из рабочих-жнецов.
Целых одиннадцать лет водил я жнецов за собою.
И с нумидийских полей жатву снимал наш отряд.
Труд мой и скромная жизнь оказали мне сильную помощь
И господином меня они сделали дома и виллы,
И не нуждается дом этот ни в чем у меня.
И принесла наша жизнь мне почестей плод изобильный:
К списку старейшин у нас был сопричислен и я.
Избран советом, я стал заседать во храме совета,
Из деревенщины став цензором также и сам.
Я и детей народил, и внуков милых я видел.
Так, по заслугам своим, мы славные прожили годы,
И не язвит никогда нас злоречивый язык.
Смертные, знайте, как жизнь свою провести безупречно:
Честную смерть заслужил тот, кто обману был чужд!»


(Федорова Е. В. Люди императорского Рима. М.: МГУ, 1990. С. 21-22, 24-37).

[ONDERMAN]

Klerkon

Приведем выдежки из первой главы «Простые люди императорского Рима»:

Да уж ....пройдя по древнеримскому кладбищу познаешь все оттенки бытия ...от трагедии до комедии ....где всплакнешь где обхохочешься а где и уму разуму научишься
А вот самое известная надгробная надпись

[Klerkon]

Интересный ФАКТ:

Книга Е. В. Фёдоровой «Императорский Рим в лицах» публиковалась не менее 4-х раз, начиная с первого издания 1979 года. Но вот глава «Простые люди императорского Рима» с вышеприведенными надгробными надписями, извлеченными из её же более ранней малотиражной книги «Латинские надписи», почему-то вошла только во второе издание 1990 года и опущена в 3-м и 4-м изданиях (проверял каждый раз, встречая их в магазинах). В первом же её еще не было вообще. Еще одна загадка...