[Radogora]

Сегодня попалась мне в руки книга Ю. Аненнкова "Дневник моих встреч". Почитайте, не пожалеете. Так тонко наметить штрихи к портретам известных людей, мог только художник.

Навеяно Анненковым.

Был такой странный, молчаливый поэт с вечно испуганными глазами. Он называл себя председателем Земного Шара. Как просто было посмеяться над бытовым кретинизмом Хлебникова, а он ведь и умер от голода и истощения, так же тихо - никому не жалуясь, все так же наблюдая за своими "медведЯми, пробежавшими по тихим ресницам".

Я долгое время искала стихи Хлебникова (увлекалась футуристами, особенно Маяковским). Каждый день со своим другом ходили в Национальную библиотеку, негде было встречаться, любили читать (к тому же незабываемое впечатление, уединившись в читательном зале, уже перед закрытием, лежу на книге, мой тихий друг медленно расчесывает мои волосы, каждую отдельно... Последний звонок... Пора прощаться с Хлебниковым и с моим другом). Большое издание держу в руках, множество странных стихов, совсем непонятных, милых, трогательных, чересчур заумных. Потом вдруг онемела моя подруга Байба. Каждый день мы с ней ехали в университет в одном и том же троллейбусе и вели молчаливый диалог, очень похоже, как описывает Анненков:

"Мы молчали. Хлебников пристально на меня смотрел, я отвечал ему тем же. Не нарушая молчания, мы не останавливали наш разговор. Однажды заметив, что Хлебников закрыл глаза, я неслышно встал со стула, чтобы покинуть комнату, не разбудив его.
- Не прерывайте меня, - произнес вслух Хлебников, не открывая глаз, - поболтаем еще немного. Пожалуйста!" (с) Анненков

Немного помолчать захотелось. Пусть он говорит:

В этот день голубых медведей ,
Пробежавших по тихим ресницам,
Я провижу за синей водой
В чаше глаз приказанье проснуться.

На серебряной ложке протянутых глаз
Мне протянуто море и на нем буревестник;
И к шумящему морю, вижу, птичая Русь
Меж ресниц пролетит неизвестных.

Но моряной любес опрокинут
Чей-то парус в воде кругло-синей,
Но зато в безнадежное канут
Первый гром и путь дальше весенний.

У Мариенгофа описан один эпизод, очень характерный:

Есенин говорит:
- Велимир Викторович, вы ведь Председатель Земного Шара . Мы хотим в
городском Харьковском театре всенародно и торжественным церемониалом
упрочить ваше избрание.
Хлебников благодарно жмет нам руки.
Неделю спустя перед тысячеглазым залом совершается ритуал.
Хлебников, в холщовой рясе, босой и со скрещенными на груди руками,
выслушивает читаемые Есениным и мной акафисты посвящения его в Председатели .
После каждого четверостишия, как условлено, он произносит:
- Верую.
Говорит "верую" так тихо, что мы только угадываем слово. Есенин толкает
его в бок:
- Велимир, говорите громче. Публика ни черта не слышит.
Хлебников поднимает на него недоумевающие глаза, как бы спрашивая: "Но
при чем же здесь публика?"
И еще тише, одним движением рта, повторяет:
- Верую.
В заключение, как символ Земного Шара , надеваем ему на палец кольцо ,
взятое на минуточку у четвертого участника вечера - Бориса Глубоковского .
Опускается занавес.
Глубоковский подходит к Хлебникову:
- Велимир, снимай кольцо .
Хлебников смотрит на него испуганно и прячет руку за спину.
Глубоковский сердится:
- Брось дурака ломать, отдавай кольцо !
Есенин надрывается от смеха.
У Хлебникова белеют губы:
- Это... это... Шар ... символ Земного Шара ... А я вот - меня... Есенин и
Мариенгоф в Председатели ...
Глубоковский , теряя терпение, грубо стаскивает кольцо с пальца.
Председатель Земного Шара Хлебников, уткнувшись в пыльную театральную
кулису, плачет большими, как у лошади, слезами.

[Modus]

(голосом Ежика в тумане): Псих...
Но стихи у него ничего

[Radogora]

Modus, неужели тебе нравятся стихи Хлебникова? Ни за что бы не подумала.

[Modus]

Я же не написал: классные. Я написал: ничего

[Radogora]

Аааа... Ничего хорошего? Ну, тогда ты чересчур предсказуем.

[solus]

Мой любимый поэт наверно. Был математиком, орнитологом, филологом, историком, фольклеристом, славянофилом и гениальным поэтом. Умер от паралича и голода в богом забытой избе.

[Radogora]

solus, по разным сведениям - умер от гангрены в ногах и от истощения - не было еды.

Вот одно из моих любимых стихотворений (не представляю, как оно звучало бы из уст скромного и тихого Хлебникова):

Еще раз, еще раз,
Я для вас
Звезда .
Горе моряку, взявшему
Неверный угол своей ладьи
И звезды:
Он разобьется о камни,
О подводные мели.
Горе и вам, взявшим
Неверный угол сердца ко мне:
Вы разобьетесь о камни,
И камни будут надсмехаться
Над вами,
Как вы надсмехались
Надо мной.

Крылышкуя
Золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза
Уложил
Прибрежных много
Трав и вер
"Пинь-пинь-пинь," -
Тарарахнул зинзивер.

( по памяти, поэтому за точность не ручаюсь )

[Erichka]

Когда умирают кони — дышат,
Когда умирают травы — сохнут,
Когда умирают солнца — они гаснут,
Когда умирают люди — поют песни.

[Radogora]

Erichka, это тоже одни из любимых, но их я попридержала. Помнится, мы даже песню на эти стихи сделали. Давно это было.
А у "АукцЫона" есть целый альбом на стихи В. Хлебникова.

Вот это еще очень нравится и в варианте "АукцЫона":

Чудовище - жилец вершин,
С ужасным задом,
Схватило несшую кувшин,
С прелестным взглядом.
Она качалась точно плод,
В ветвях косматых рук.
Чудовище, урод,
Довольно, тешит свой досуг.
1909

[batabid]

Сколько ни читал Велю, не могу понять в чем соль. Не воспринимаю его стихи. Есть пара-тройка, которые нравятся своей оригинальностью - игрой слов, не более. Но та же крастоа игры слов - у Бродского. Она у него отточена, слажена, гармонична. Ваще кайф его стихи..недавно для себя открыл. А у Хлебникова это выглядит как неправильная фигура, какие-то эксперименты, новеллы, неологизмы..

[Radogora]

batabid, именно потому, Хлебников всегда считался поэтом для поэтов.

[Typhon]

Сорри, конечно, за небольшой оффтоп, но

Где можно ознакомиться с творчеством А. Крученых?

[Некий Никто]

http://www.mafia.ru/library/BOOK/RUS...XEY/index.html

Иди сюда. Или сюда http://poetrus.by.ru/141/141s-2.htm

А вот здесь неизвестные: http://futurum-art.ru/archiv/4_2002/kruch.htm

[Typhon]

Некий Никто, спасибо.

[Анатолий Юркин]

Radogora

Хлебников всегда считался поэтом для поэтов.

Radogora! Спасибо Вам за эту страницу, но позвольте вежливо не согласиться. Хлебников - это и фантаст для фантастов. Футуролог для футурологов.

Мы тут немножко поспорили на форуме по Стругацким. Разрешите мне привести небольшую цитату из "Литсетки", которая (цитата) соединила темы двух важных форумов Valhall-ы:

"Для меня идеальный писатель-фантаст – это оператор новаторских образов и самобытных метафор.

Это мыслитель с личностью размера Велимира Хлебникова или Олафа Стэплодона. Писатель-фантаст – это "пророческий ум" (конец цитаты из Велимира Хлебникова), в работе с метафорами уподобляющийся мозгу математика, оперирующего числами. Трудные для понимания книги Хлебникова и Стэплодона могли бы стать библиями новой цивилизации. Но массовые формы получил постмодернизм. В рассказе "Утес из будущего" Хлебников дает образец фантастики, ушедшей в сторону противоположной издательской магистрали ХХ века. "Снять одежды… - это значит… перестроить струны государства", - с редкой художественной силой по-новому выражал Хлебников в рассказе "Утес из будущего" традиционный образ "государства как тела из граждан". Ничего подобного во всем массиве современной фантастики не наблюдается. Проблема в том, что демонстративное игнорирование Хлебникова основано на лицемерии.

"Дадим им стеклянные латы от стрел мороза", - призывал Хлебников в рассказе "Утес из будущего". С одной стороны, советская НФ не пошла по обозначенному пути, свернув на замусоренную тропу англоязычного плагиата. С другой стороны, новаторские образы Велимира Хлебникова настолько были плотью от плоти русской цивилизации, что постоянно эксплуатировались авторами, издателями и иллюстраторами. В качестве примера можно вспомнить обложку одной из книг советской фантастики ("Лунная радуга" С. Павлова), где спортивного вида мужчина в плавках стоял рядом со львом на темной траве (уместнее было бы - на льду). То есть, семиотически соблюдался хлебниковский канон и персонаж получал чаемые "стеклянные латы от стрел мороза", но иллюстраторами, автором и издателем под картинку подводилась иная идеология (йога или что-то иное, инородное). Если бы советская фантастика как форма пропагандистской работы с молодежью зиждилась на хлебниковском фундаменте, то советская цивилизация не уподобилась бы гиганту с гнилой основой. Гении вроде Хлебникова укрепляют дух. Златолюбивые обывателями вроде Стругацких разлагают личность и общество, аннигилируют тот стержень вокруг которого можно было бы собрать читателя как систему. Иногда возникает ощущение того, что властями и издателями преследовалась цель уйти как можно дальше от животворных основ. Все то, что посеял фантаст Велимир Хлебников, загубили на корню братья Стругацкие. Еще теоретически существовала возможность прорыва хлебниковского опыта в советскую фантастику, возводимую на героической парадигме Ивана Ефремова, но подобный шанс с корнем выкорчеван беллетристами-обывателями вроде Стругацких, Лукодьяновых и т.п. Вместе с тем следует признать, что Стругацкие выполнили поставленную перед ними задачу, которая заключалась в том, чтобы запутать читателя и оболгать мироздания до степени полного непонимания потребителем цивилизационных основ. Социология стругацкомании свидетельствует о том недопустимо низком уровне понимания Велимира Хлебникова как нормативного писателя-фантаста. При временном разрыве всего в три десятилетия, при семейной гордости за отца-партработника с революционным прошлым не может не удивлять тотальное отсутствие свободы в беллетристике Стругацких, разительно не совпадающей с вектором движения художественной мысли Хлебникова. Еще предстоит объяснить тот факт, почему переход от вселенской радости создателей новых миров к поэтизации тайной полиции ("Хищные вещи века", "Жук в муравейнике", "Волны гасят ветер" и др.) и корпоративному подглядыванию ("Трудно быть богом") не сопровождался ростом протестного начала у читательской массы?"

http://polygamist.narod.ru/0700/0027.htm