[Серый]

Не публиковался, не читался вслух, но очень интересно какая толпа соберётся посмеяться..... спасибо.

Первое и очевидное ...


Полёты во сне. Вы помните их ? Как замирало сердце, сжималась грудь, шевеление волос на затылке, а потом потрясающий восторг от управляемого полета. На чём только не приходилось парить, а управлять волей и напряжением всего тела. Но я хочу поведать о другом полете, который сейчас позволяет более широко воспринимать любые предложенные жизнью обстоятельства. Показал, что действительно «есть многое на свете друг Горацио».
В одно солнечное, уже совсем весеннее, утро произошло событие, которое никогда в последствии не оставляло меня полностью. Любые упоминания о свободном падении будили во мне воспоминания о полёте над самим собой. И эта явь или сон отражала момент моих детских лет. Тогда ещё никто не говорил и не писал открыто о «жизни» после смерти и последней официальной инстанцией в жизни были поминки. Тогда я воспринял «это» именно как сновидение, чёткость которого с годами лишь усилилась.
Так вот в то утро я устремился к своему любимому креслу у окна. Там ждала моя, оставленная на целую ночь книга про южно-американских индейцев - «Белый Ягуар-вождь араваков». И тут правую пятку пронзила острая боль, негромко ойкнув на одной ноге проскакал до кресла. Ещё стягивая носок увидел каплю крови и какой-то блеск. Решив, что это осколок стеклянной новогодней ещё игрушки, осторожно стер кровь – боль кольнула снова. Попытки вытащить стекло успеха не имели и я оставил все как есть. Мама спала после ночной и будить её пожалел. Когда ступал на правую ногу - то там покалывало, но терпимо. Родителям решил ничего не говорить, думал что скоро все пройдет. А через неделю или полторы закончились каникулы и нагрузка на ногу взросла и «не замечать» боль уже не стало возможным. О, как ругала меня мама, она здорово испугалась за меня. У меня вообще проблемы с ногами были с детства, поэтому все что касалось их всегда рассматривалось очень пристально. В общем – терапевт, рентген и результат: в пятке средних размеров игла. Причём «вошла» она ушком. Может это с тех пор у меня такое трогательное отношение к иглам.
Мне дурили голову, что «…сейчас на перевязочку сходишь и домой…», но все мои чувства были натянуты как струны и не верил я никому. Даже своей матери, до этого момента обладающей моим полным доверием. Пока мы по больнице шли во мне боролись неведомые до сего момента чувства - что не может меня мама здесь оставить, среди всех этих чужих людей. Потом вспоминал разговор терапевта с матерью, и в глазах врача я прочел решение моей, всего лишь обычной и текущей для неё, проблемы. Поводили меня по коридорам и пришли мы с мамой к некой няне-санитарочке лет пятидесяти. И сидела она среди больничной одежды, тапок, простыней и прочих тряпок – никаких тебе бинтов и йода. Я молча вцепился обоими руками за левую руку матери и смотрел как эта неизвестная бабушка прикидывала какой у меня размер. Я не мог посмотреть матери в глаза, боялся что-то там увидеть, и после увиденного ничего не изменить уже нельзя будет. Понял я, что с этого момента мать меня от этих людей в белых халатах, которые кстати натурально поставили меня до этого на ноги, уже защитить не может или не хочет уже. Мама меня не хочет?! Значит надо самому что-то делать. Да!
Короче завелся я до предела. И только двинулась эта добрая старушка в мою сторону издал так вопль-вой, что она отскочила на добрых два метра вскрикнув не намного тише чем я. Потом причитая, как ей казалось, что-то успокоительное пыталась приблизиться ко мне. Но я не давался - крутился вокруг растерянной матери, которая тоже не ожидала такой реакции. Я ведь всю дорогу не подавал виду что обеспокоен чем-то. Я кричал: «Мама, мама…» и ещё что-то. Нянечка ловкая была всё же обхватила меня вместе с мамой, но мой «замок»расцепить не могла. В общем кричали все. Вдвоем они кое-как расцепили таки мне руки. Чуть не ломая себе конечности я бешено крутился в руках этих людей уже почти ничего не соображая. Няня кричала матери что бы она уходила, а вещи потом… Последнее что я видел, стараясь прорваться к выходу – заплаканные глаза матери. Но тогда это не выглядело простительно для моего искаженного страхом сознания.
Захлопнувшаяся дверь закрыла меня не только от матери, дома, но и отсекла от того, что называют беззаботным детством. Когда от всего на свете тебя прикрывают спины и руки родителей. Силы оставили меня и я только тихо плакал, размазывая слезы и «прочее» по лицу и рукам. Няня не уверенно предложила выбрать из пижам какая мне понравиться, и молчала, видимо не зная как реагировать на мои перепады в поведении. Но так как я стал тихим она относительно быстро пришла в себя... Сейчас я думаю - не томили ли меня какие-то предчувствия ?
Я плелся за молодой сестричкой по коридорам как на эшафот и было мне все равно как я выгляжу и как на меня смотрят и кто. Палата на четверых. У всех моих «соседей» уже шёл послеоперационный период, они выздоравливали и им было гораздо лучше чем мне, по крайней мере психологически. Они постарались поддержать меня, но я судорожно вздыхал и всхлипывал. Мое сознание не принимало, что я теперь один из них. И их утешения мне были не нужны. Один дядька сунул мне бинт, что бы я вытер всё прочее, да и слезы тоже и они оставили меня в покое.
До обеда оставалось еще часа два и прилег на койку и неожиданно уснул. Меня разбудила сестричка и позвала есть, но я отказался. Представляете - пришёл заведующий отделением хирургии, находили же они тогда время для подобных уговоров, и разрешил принести обед мне в палату как исключение, так как только после операционным доставляли питание до места лёжки. А мне велел есть, так как силы мне понадобятся для скорейшего выздоровления, «…а на ужин давай-ка на общих основаниях». Поскорее выздороветь - это совпадало и с моими планами. До ужина я опять пролежал на койке, время от времени мне что-то кололи, сдавал кровь, взвешивали (я ещё думал - зачем) – видимо готовили к операции. Ужин по-английски как у Берри Мора - овсянка с компотом из сухофруктов, а вечером мне соседи по палате предложили перекусить вместе с ними. Это вообще отдельная история, но кратко если: с тех пор я горчицу ещё больше не люблю.
А утром, ещё до завтрака, провели меня в операционную. Это был мой второй опыт, но легче не было. Успокоили беседой, уложили, привязали - в общем паники не было, напрягала неизвестность. Но определенное доверие, общими усилиями, эта «бригада» мне внушила. Напугала только маска для наркоза, я не знал как она работает. Только видел в кино как люди теряют сознание только одев её. А она на мне уже очень долго, а я не уснул. Ну думаю: сейчас они решат, что я уже уснул и начнут резать ногу. Время ракетой летело для меня, но шло как надо у врачей. Вот и задергался я ещё до того как маску подключили к системе анестезии. Но мою панику погасил уверенный анестезиолог ловким уколом в левое предплечье. «Считай!», что ж это я могу. «Раз, два, ..» Тут врач и говорит: «Что ж ты батенька – раз, два. Все образованные люди говорят – один, два. Ты в каком классе?». «В третьем» - говорю, а сам думаю – надо ли говорить, что мне девять лет. «Ну, давай теперь верно считай»,- а это уже медсестра, что брала вчера у меня кровь. Я по глазам узнал да по голосу, она тогда так смешно ойкала и глаза таращила когда кровь хлынула из вены прямо на стол, что несмотря на боль я захихикал (а может это от нервов было расстроенных). « Раз, ой… Один, два, три, четыре, пя-я-я….» и вот тут я и полетел.
Как сейчас помню как гляжу на себя с высоты двух метров. Я уже на животе и правая пятка уже разрезана и горит ярко красным пятном, крови почти нет врачи чуть в стороне готовятся уже шить. Ну я «дальше» полетел. Куда я полетел дальше и где я был до того как осознал себя над собой же мне видимо не дано было помнить. Помню, что вернулся я туда же, в операционную, а там меня уж нет. Опа! Ага дверь, ещё…Потом помню четко понял где «я» и устремился как ракета через огромную тёмную комнату по диагонали, там стояла каталка со «мною». Ещё помню перед тем как лечь в «меня» посмотрел в узкие черные окна… и они на меня упали…
Проморгался, вижу что лежу в большом зале, читаю надпись над дверью – «Реанимация». Посмотрел на узкие, под самым потолком окна – день-деньской. Тело ныло всё. И тут ко мне подходит сестра со знакомыми глазами. «Ну как ты, голова не кружится, не тошнит ?». Я только отрицательно пошевелил головой. «Ну ладно, поспи пока».
Оказалось все было не просто у людей в белом. Когда стал после операции отходить наркоз судороги моего тела приковали все внимание и силы с начала двух сестер, потом анестезиолога, потом моей матери. Только через полчаса они отошли от меня, проколов успокоительные, но сестра приглядывала до моего пробуждения.
Проснулся я уже в лифте – меня везли «домой», в палату. Мама пришла после обеда, но едва я увидел её – отвернулся к стене, не мог простить ей что «бросила» меня здесь. Она что-то говорила, даже читала мою книжку про индейцев. А я только ждал когда она уйдёт, совершенно не воспринимая на слух её слова. Пакет с яблоками, печеньем и ещё с чем-то отдал соседям, сославшись на отсутствие аппетита. Только через пару дней, осознав что говорили по поводу отношений «отцов и детей» соседи, стал общаться с матерью. Она показывала ту самую иглу, уже местами почерневшую, но не сдавшуюся. Жаль что потерялась она ещё тогда в больнице, оставленная в кармане халата. Железо побывавшее в моей пятке – не каждый день и не каждый раз такое сможет просто увидеть, а ведь помнится даже герой Эллады Ахиллес от этого погиб, да… Два дня кормили в палате, а потом обычные будни. Скоро я уже носился по коридорам, стараясь что бы это видел заведующий. Что бы отпустил меня наконец домой. Скоро случилось и это.
А дома, когда мы с мамой пришли, не было никого и только солнечный свет через окно большой комнаты пытался пробиться сквозь зелёные шторы. Этот зелёный свет, это воспоминание - возврат домой после «долгой» дороги, и сейчас стоит перед глазами. Ведь я вернулся совсем другим человеком. Человеком, который может быть побывал «там», где мы когда-нибудь окажемся.

о.