[sagael]

- Не придет он, - Кешка, насупившись, ковырнул ботинком горку мерзлого песка.
- Ничего, десять минут в запасе имеется, - заметил я, мельком глянув на циферблат. – Может, одумается еще.
- Ну да. А то ты Палыча не знаешь.
Я не ответил. Да и что говорить? Картина ясна: стоит намылиться куда-либо вместе, как начинаются извечные проблемы. То у Безобразова любимая теща нагрянет, то у Кешки что-нибудь на работе стрясется: короче, аврал. Видимо, сегодняшний вечер не исключение.
- Вот сволочь! – Кешка, похоже, достиг точки кипения. – Всю жизнь нам нервы треплет, мерзавец!
- Успокойся. Не пришел, и фиг с ним. Потом сам жалеть будет. Поехали. Время вышло.
Подхватив нагруженные рюкзаки, мы направились в сторону метро. Словно по мановенью волшебной палочки, с темного покрова небес повалил легкий снежок.
- Стойте! – донеслось сзади. – Да стойте же, черти!
Пал Палыч Безобразов собственной персоной догонял нас со всей возможной скоростью, которую ему позволяли развить нехуденькая комплекция и увесистое снаряжение. Я выразительно переглянулся с Кешкой, и тот вполголоса заметил:
- Подпустим гада поближе.
- Что ж это вы, братцы, - пропыхтел подлетевший Безобразов. – Без меня решили удрать?
- А где же тебя носит, Пашенька? – приторно сладким голоском осведомился Иннокентий Петрович Беленький. – Тебе, паразиту эдакому, ясно было сказано: в восемь ровно.
- Ну ё-моё, товарищи! Могли бы подождать еще минуты две, ей богу!
- Пять, - сказал я.
- Что – пять?
- Пять минут ждали. В следующий раз уедем без тебя.
- Следующего раза не будет, - торжественно пообещал Пал Палыч.

***

- Электропоезд на Торуфьево отправится с третьего пути в двадцать часов пятьдесят минут, - донесся из привокзальных динамиков механический голос.
- Куда билеты дел, чудо? – полюбопытствовал Кешка, поправляя лямку рюкзака.
Безобразов молча похлопал себя по нагрудному карману коричневой кожанки.
- Смотри, а то посеешь, как в прошлый раз, - не преминул подколоть друга злопамятный Иннокентий.
Подошедшая электричка долго не желала проявлять положенное гостеприимство. Масса народу в нетерпении топталась на перроне у закрытых дверей. Наконец раздалось характерное шипение, и люди, толкая друг друга, ринулись занимать места. Пал Палыч, энергично орудуя локтями, протиснулся одним из первых, и когда нам с Кешкой удалось вторгнуться внутрь, колоритная фигура третьего компаньона уже восседала на деревянной лавке, достойно ожидая своих незадачливых спутников. Разместившись с максимальным комфортом, если таковой возможен в битком набитом поезде, мы, от нечего делать, уставились в заиндевевшее окно. Вскоре объявили отправку. Электричка, содрогнувшись составчатым корпусом, тронулась с места.
- Засекайте время, граждане, - произнес Пашка. – Через полтора часа наше путешествие из пункта А в пункт B благополучно завершится.
- При условии, что поезд не сойдет с рельсов по вине товарища Безобразова, – иронично хмыкнул Кешка. – Ибо упомянутый субъект имеет свойство перевешивать своим раздутым авторитетом ту сторону транспортного средства, на которой закрепляет седалище.
- Смешно, - надувшись, сказал Пал Палыч. Прикорнув виском к оконной раме, он блаженно смежил веки. – Как приедем, разбудите.
Я, было, собрался последовать его примеру, но друг Беленький весьма ощутимо ткнул под ребра.
- Шурка, - молвил он. – Как называется состояние, когда незнакомая по идее ситуация кажется тебе чудовищно знакомой, словно уже не раз испытывал это?
- Дежа вю. А что?
- Просто весь сегодняшний день чудится мне уже прожитым когда-то. Все до одури предсказуемо. Так бывает?
- Бывает. У некоторых чаще, чем следует.
- У меня такое каждую неделю случается, - не открывая глаз, вставил Пал Палыч. – Теща только орать начнет, а я уже наперед знаю, чем дело кончится.
- Дрыхни дальше, семейно озабоченный коллега. Пока возможность есть.
- Возможности есть всегда, просто зачастую мы не умеем ими воспользоваться, - философски изрек Безобразов.
Электричка, монотонно стуча колесами, скользила по рельсам, навевая дремоту. Даже эталонно-бодрый Кешка стал клевать носом. Я достал заранее припасенный сборник кроссвордов, принялся разгадывать, но буквы в черных-белых квадратах клеток упорно расплывались пред взором. Вскоре ваш покорный слуга присоединился к сонму пленников Морфея.
Содержание вагонных грез, как правило, сумбурно и откладывается в памяти гораздо реже, чем обычные сновидения, то есть, практически, не откладывается вообще. И когда зычный голос машиниста, искаженный радиотрансляцией, гаркнул из динамиков: “Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Макарово”, я соориентировался мгновенно.
- Рота – подъем! С вещами на выход. Наша следующая.
Кешка беспрекословно подчинился, а вот Палыча пришлось основательно растолкать, прежде, чем он сообразил, что к чему.
Пятью минутами позже поезд удалился в заснеженный мрак, оставив троицу путешественников на запорошенной платформе.
- Оркестр с цветами не встречает. Похоже, все перепились, - проскандировал Безобразов.
- Показывай дорогу, Сусанин, - устало произнес Кешка.
- Айн момент, герр Геморродот. Не извольте беспокоиться, усё будет сделано в лучшем виде. Вас ждет-с сугроб по классу “люкс”. Со всеми удобствами.
- Кончай трепаться, - угрожающе предупредил Иннокентий.
Мы спустились по крутым, покрытым слоем снега ступеням. Миновав прогнившую деревянную будку, двинулись дальше основательно занесенной тропою.
- Повезло еще, что электричка здесь остановилась, - сообщил “экскурсовод” Палыч. – Они часто следуют мимо. А от ближайшей станции по снегу добираться – это, знаете ли, удовольствие сомнительное.
- Все хорошо, что хорошо кончается, - заметил я.
- С этой точки зрения у нас покуда не все хорошо, - хмыкнул Кешка. – С таким проводником горя хлебнуть, как нечего делать.
- Я попрошу! – возмутился Безобразов. – Эти грязные намеки подрывают мой безупречный авторитет.
- Безупречно раздутый авторитет небезупречно скромной персоны в полтора центнера весом, - развеселился Беленький.
Палыч хотел взбунтоваться, но я тут же пресек все попытки и утихомирил обоих.
Тропа скрывалась в лесу. Всюду, насколько хватало глаз, громоздились сосны, ели, сугробы. На общем холодном фоне выделялся чернеющий корпус вокзала.
- Удивляюсь я, - сказал Кешка, - зачем понадобилось стряпать здесь станцию, если жилья в округе не наблюдается.
- Вообще-то, поселок Макарово находится вон там, - Пал Палыч махнул рукой куда-то в сторону. – А станцию, кстати, здесь воздвигли значительно позже, чем остальные пункты на данной железнодорожной ветке. По просьбе местных жителей. Они всем скопом направили тогда письмо в ЦК с кучей подписей, и лично товарищ Каганович приезжал разбираться.
- И откуда ты все знаешь, вундеркинд родимый? – неистребимая кешкина ирония с каждой минутой становилась все более въедливой.
- Профессия такая, - с достоинством изрек Безобразов. – Так, друзья, вот теперь аккуратнее, потому что с тропочки нам придется свернуть.
- Куда? – не понял я.
- Налево. И продираться напрямик сквозь этот ельник. А иначе на место не попадем до следующего Нового года.
Мгновенье спустя непролазные зимние дебри огласились порцией проклятий. Мы с Кешкой, соревнуясь в эмоциональности, костерили на чем свет стоит врожденный талант проводника Безобразова Пал Палыча, будь он трижды неладен!
- Я всегда подозревал, что зимний лес – это не хухры-мухры, - подытожил Беленький, стряхивая еловые иголки, в неисчислимом множестве усеявшие его с головы до ног. – Но не до такой же степени.
- Любишь кататься – люби и катайся, - ухмыльнулся Палыч и тут же схлопотал по шее.
Дальнейший путь лежал через мешанину кустарников, сосен и бог знает чего еще. Несмотря на отсутствие растительности, заплутать в этом лесочке было немудрено. Оставалось лишь восхищаться способностью Безобразова ориентироваться на местности.
- Паша, ты уверен, что азимут наш? – осторожно поинтересовался я.
- Вопрос сформулирован некорректно. Можно быть уверенным в верности предпринимаемых действий, однако желаемого результата так и не достичь, - хмыкнул новоявленный “сусанин”. – Не дрейфь, Сашка. Все будет тип-топ.
Оставалось надеяться.

Когда Кешка (да и я, признаться, тоже) начал терять остатки далеко не ангельского терпения, наш бравый проводник внезапно остановился. Повернувшись торжествующим лунообразным ликом, он тоном заправской телезвезды провозгласил:
- Внимание, господа! Attention everyone! Сейчас я продемонстрирую вам самое замечательное в своем роде место на этой грешной планете.
Жестом фокусника Пал Палыч раздвинул упругие ветви кустов. Изумленным взорам предстала бревенчатая лачуга с покосившейся крышей, из трубы которой… поднимался белесый дымок!
- Оп-ля! – произнес Кешка. – Похоже, Палыч, ты здесь не один робинзонишь.
Безобразов был озадачен не меньше нашего. Секунд десять он просто таращился на “самое замечательное в своем роде место”, после чего позволил ветвям кустарника занять прежнее положение.
- Это кто ж там такой? – задумчиво протянул Пашка.
- Может, хозяин объявился? – предположил я.
- Смеешься? Какой там хозяин, хибаре сто лет в обед! Нет, исключено.
- Вариантов два: либо новый лесник, обходящий свои владения, случайно обнаружил избушку, либо здесь теперь бомжатник, - выдвинул версию Кешка. – Первое предпочтительнее.
- Стоп, - сказал я. – Хватит городить огород. Давайте отработаем план действий. Зря, что ли, тащились?
- Предлагаю пойти и проверить, - ляпнул Пал Палыч. – Может, все наши опасения из пальца высосаны.
- Ну, ты мудрец! – с деланым восхищением воскликнул Кешка. – Я б ни в жизнь не додумался. Конечно, пойдем-проверим. А вдруг там компания сбежавших рецидивистов, или сектанты собираются, приносят человеческую жертву? Но нам-то что, коль рядом находится супермен Пал Палыч Безобразов, готовый подставить живот свой мощный под нож и пули, дабы прикрыть друзей своих и не дать в обиду! Придумано – супер!
- Перестань ерничать. Значит, делаем так. Вы, господа хорошие, - я сурово посмотрел на друзей, - остаетесь здесь и внимательно следите за мной. Я подхожу к домишке, заглядываю в окно… кстати, окно там есть?
Палыч кивнул.
- Значит, гляжу в окно, выясняю, сколько и каких человек внутри, а дальше по обстоятельствам. Всем все ясно?
- Ясно, - хмуро сказали оба. – А только может…
- Не высовываться. Во избежание последствий. Кешка, держи рюкзак. Я пошел.

Не могу сказать, что не чуствовал страха. Страх был. Ноги с трудом слушались, норовя при первой возможности дать задний ход. Но за спиной находились товарищи, которые ни в коем случае не должны почувствовать мою робость…
Бревенчатая стена была совсем рядом. Под подошвами предательски скрипел снег. Казалось, те, кто внутри, давно подготовились к встрече с незванным гостем. Рассчитывай на худшее, и тогда будешь готов к любой неизвестности. Ибо что может страшить больше, чем полное незнание обстоятельств, в которые погружаешься?
Я двинулся вдоль стены, внимательно прислушиваясь, пытаясь уловить хоть какой-то шум изнутри. Тишина. Лишь безжалостный хруст снежной корки, да завывание ветра в кронах деревьев. Очевидно, лазутчик из меня никакой. Как говорится, с тобой в разведку я пойду не раньше, чем Апокалипсис обрушится на нас. Так, вот и окно. Ну-ка, ну-ка…
Собственно, разглядел я мало, практически, ничего. Во-первых, стекла в раме, как и следовало ждать, не было. Целлофановую пленку, его заменявшую, сковал мороз. И хотя тусклый свет лампы пробивался наружу, разглядеть что-либо отчетливо не представлялось возможным. Оставалось одно.
Я решительно направился к двери, не взирая на знаки, которые подавали друзья. Единственный способ сбора максимального количества данных – прямое вторжение на территорию вероятного противника. Собственно, весь страх к тому моменту испарился, в душе нарастало чувство злого веселья. Этакий азарт бойца: либо ты в морду дашь, либо тебе. Пятьдесят на пятьдесят.
Стучаться не стал. Все-таки фактор неожиданности – лишний плюс в активе. Никогда не помешает. Посему просто толкнул дверь и, не мешкая, вошел в избу. Бог его знает, что я ожидал там увидеть. Да все что угодно, но провидение решило по-своему: мол, прикалываться, так прикалываться. Короче, не было внутри ни головорезов с большой дороги, ни бомжей, ни лесников. А царила в избушке на некурьих ножках полная идиллия.
В центре пустого дома стоял мольберт, освещаемый пламенем керосинки, висевшей на вбитом в стену гвозде. У мольберта находился седовласый, заросший бородой человек. Мое появление прошло незамеченным. Оставалось позавидовать подобной сосредоточенности на акте творения.
Из антуража, присущего избе, была лишь печка, но не капитальная мазанка, а «буржуйка» с весьма длинной трубой, уходящей на чердак и выше. Я прикрыл дверь и сделал пару шагов по направлению к творцу.
- Добрый вечер.
Человек обернулся. На изборожденном благородными морщинами лице промелькнула гамма чувств от сомнений до растерянности – все, кроме страха. Похоже, страх ему был категорически противопоказан.
- Здравствуйте, - очень спокойно ответил художник. – Вы, наверное, хозяин? Уж извините за вторжение, но, честное слово, я знать не знал… Сейчас же соберу вещи и уйду. Ради бога, простите еще раз.
- Не беспокойтесь, пожалуйста. Я здесь такой же хозяин, как и вы. И прав на владение имею не больше. Просто мы с друзьями специально приехали сюда из Москвы встретить Новый год. И совершенно не думали застать в столь глухом месте кого-то еще. Если помешал…
- Да ну что вы, в конце концов! Располагайтесь, зовите друзей, места всем хватит. Конечно, при условии, что у вас не пионерская дружина.
- Всего трое, - улыбнулся я.
- Тогда какие проблемы? – старик определенно был само радушие, и это чрезвычайно импонировало. – Зовите-зовите, а я сейчас еще дровишек организую.
- Я, видите ли, художник. Пейзажист-любитель, если так можно выразиться, - говорил он, накидывая овчинный тулуп, изрядно побитый временем. – Вас, простите, как звать-величать?
- Александр, - распахнув шире дверь, я энергичными махами зазывал ребят. – А вас?
- Анатолий Ефимович. Можно просто дядя Толя. Так что приятно познакомиться, Саша.
- Взаимно.
Вошли Кешка с Палычем, осторожно покосились на незнакомца. Тот улыбнулся одними глазами, как умеют делать очень добрые и душевные люди.
- Добрый вечер, молодежь.
- Здрасте.
- Знакомьтесь, - сказал я, проявив инициативу. – Это Анатолий Ефимович, божьей милостью художник. А это Иннокентий – можно просто Кеша, и Павел – можно просто Пал Палыч.
- Очень рад, - дядя Толя пожал всем присутствующим руки. – Не стесню я вас?
- Нет-нет, - поспешно заверил я. – Даже не беспокойтесь. Наоборот, вместе веселее, да и праздник на носу. А вам, чай, тоже не резон в одиночку справлять?
- Что верно, то верно. Ну, вы пока осваивайтесь, а я за дровами.
Не успела захлопнуться дверь за стариком, как “дружина дней моих суровых” налетела с вопросами:
- Это кто?
- Он не опасен?
- А, может, проходимец и авантюрист, скрывается от правосудия?
- А если он нас ночью, топором?
- А вдруг…
- Может быть…
- Нет, ну ни хрена себе приехали!
В общем, успокаивались товарищи долго.
Пока дед отсутствовал, я успел ознакомиться с содержимым мольберта. В работах ощущалась крепкая рука мастера, а отнюдь не любителя, каким Анатолий Ефимович себя преподнес. Пейзажи с видами зимнего леса были насквозь пропитаны любовью к родной природе, глубоким пониманием ее непростых законов. Художник вкладывал в полотна душу, выплескивал содержимое внутреннего мира на пейзажную основу. Его картины были одухотворены, что отличает настоящее, подлинное искусство от суррогата. И это подкупало, пленяло глаз, наводило на мысль, что суть проста, лишь стоит уловить. Вот, в чем искусство: схватить суть – главная задача художника. Это не означает раскрыть, нет. Постичь нельзя, но можно уловить.
- Все это хорошо, - солидно заметил Пал Палыч, - но рисовать можно и дома. Зачем устраивать подобные командировки, когда достаточно заснять на камеру виды зимнего леса, повесить на стенку и любоваться, сколько влезет.
- Дурак ты, Палыч, - сплюнул Кешка. – Даром, что Безобразов. Человек живет здесь, можно сказать, отшельником. В холоде, в голоде, наверное, тоже. Ради чего? Ради великой цели – раскрыть себя посредством природы. Поймешь себя – поймешь природу, поймешь природу – поймешь себя. Дошло? А, да что с тобой говорить!
- Аскетическое видение мира глубоко чуждо Пал Палычу, - констатировал я. – Ладно, нечего ссориться по пустякам. Давайте-ка обустраиваться.



***


Еловые лапы весело трещали в пламени, выпуская в небеса густой белесый дым. К семейству хвойных добавились березовые поленья, и огонь в печурке зашумел с новой силой. Мы сгрудились у очага, протянув ладони к раскаленной стенке «буржуйки». Стола в избе не было, однако дотошный Палыч умыкнул с чердака пару толстых досок, сгодившихся на роли скамеек. На полу близ печки разложили газеты, выставили артиллерию «боеприпасов» – по большей части консервированных, и душевно отметили встречу.
Судя по всему, выпивать много Анатолий Ефимович не был приучен. Он довольно быстро размяк, осоловел и начал украдкой зевать. “Нагрузили художника”, - шепнул мне на ухо внимательный Кешка.
- С постелями здесь туго, - зевая, пробормотал дядя Толя. – Так что вы, молодежь сами определяйтесь, где разместиться. Советую ближе к печке. Тут все-таки теплее…, - голова его свесилась на плечо, и старый художник уснул.
- Привет с большого бодуна, - цинично произнес Безобразов.
- Паша, как не стыдно. Человек попросту не привык потреблять спиртное, - укорил я друга, одновременно расстилая на полу тулуп. – Иннокентий, помоги уложить его.
Кешка аккуратно подхватил старика под мышки и с величайшей осторожностью разместил на импровизированном ложе. Завернув его в овчину, заботливо подоткнул края тулупа и ласково похлопал по плечу.
- Спите, дорогой товарищ отшельник, спокойно. Бригада московских егерей будет охранять ваш сон.
- Никого мы охранять не будем, - упрямствовал Пал Палыч. – Я, между прочим, тоже спать хочу.
- Тебя уложить, маленький мой? – осведомился Кешка.
Палыч поворчал немного и стал устраиваться по левую сторону от печи. Я встал, накинул “аляску” и двинулся к двери.
- Далеко намылился? – вопросил Беленький.
- Подышать перед сном.
- Подожди, я с тобой.

Снаружи было морозно. Снег искрился в свете полной луны, неторопливо плывущей по полночному небосклону. Что и говорить, картина великолепная. Наверное, не зря художник выбрал именно это место. А, быть может, случайно наткнулся на старую заброшенную хибару. Неважно. Как любит говорить Пал Палыч Безобразов, “случайностей в этом мире не происходит”. Возможно, он прав.
- Красота какая! – выдохнул Кешка. – Бальзам на душу городского жителя.
- Не обязательно городского. Любой оценит пейзаж по достоинству, если, конечно, не лишен начисто чувства прекрасного.
- Одного такого обделенного я знаю. Он сейчас дрыхнет в избе рядом со стариком.
Я молча улыбнулся.
- Пойдем-ка внутрь, - обронил Кешка, когда зимний холод слишком явственно стал напоминать о себе.

Подбросив дровишек в чрево “буржуйки”, Беленький принялся обустраивать местечко для сна. Я последовал его примеру. Когда все было готово, Кешка подошел к керосинке, закрутил фитилек. Лачуга погрузилась во тьму. Правда, сквозь целлофан окна пробивались лунные блики, оставляя впечатление иллюзорности происходящего.
- Спокойной ночи, Шурка.
- Тебе того же.



***

Наступило утро. Банально звучит, конечно, но, тем не менее, оно действительно наступило. Утро тридцать первого декабря. Новый год, никуда не денешься. Стоит ли объяснять, что каждый из нас проснулся с особым настроением, в предвкушении чего-то необыкновенно волнующего, волшебного. Удивительное чувство! Вроде бы два с лишним десятка лет живешь на свете. Пора привыкнуть ко всему. Казалось бы, ну что изменится? Просто прибавится еще одна цифра в номенклатуре летоисчисления. Ан, нет. Все равно этот день отмечен особой печатью. И ждешь его, как никакой другой праздник в году. Парадокс? Наверное. Но согласитесь, что налицо магия момента – момента перехода из одного состояния в другое. Миг, и твое настоящее становится прошлым. Впрочем, это происходит всегда, но с боем новогодних курантов ощущается особенно остро. Ничего не поделаешь, так человек устроен. Пока не ткнешь носом, не заметит самой очевидной вещи на свете. Но в том и заключается прелесть.
Справедливости ради стоит отметить, что наше новогоднее настроение чуть не пострадало по вине самого упитанного компаньона, который захотел разбудить своих друзей особым способом.
- Доброе утро, уважаемые! – дурниной проорал Пал Палыч, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности в спальном мешке. – Передаем сигналы неточного времени. Сейчас семьдесят пять минут тринадцатого, а значит всем суркам, хорькам, енотам и прочим парнокопытным хорош дрыхнуть! По-оо – дъёммм!!!
- Безобразов – сволочь, гад, скотина! Чтоб ты сдох! – пожелал ему гуманист Кешка. – Ты дождешься, когда-нибудь придется тебя порешить, а твой болтливый язык будет прибит на всеобщее обозрение к последнему телеграфному столбу в Ямало-Ненецком автономном округе!
- Так чего тянуть? – невинно поинтересовался Палыч. – Вставай и приведи свое намерение в исполнение.
- Погоди, мерзавец, я до тебя доберусь, - бормотал Иннокентий, выпутываясь из своего спального кокона.
В конце концов процесс удалось урегулировать мирным путем.
- Братцы, а где дядя Толя? – спросил я, глядя на пустое место у печки.
- За дровами, небось, отправился, - проворчал Кешка, ворочая тлеющие угли в жерле “буржуйки”.
- Когда я встал, его уже не было, - счел своим долгом пояснить Пал Палыч.
- А давно ли ты встал, солнце мое? – Беленький в своем репертуаре.
- Да минут десять назад.
- Ясно. Я наружу, гляну, что к чему.
- Куртку надень, Шура, - посоветовал Кешка. – Не Ташкент ведь
- Ничего, не замерзну, - я поправил воротник свитера и шагнул к двери.

Первое впечатление от этого утра – я попал в зимнюю сказку. Все-таки ночной лес и утренний – две большие разницы. Деревья застыли в немом почтении, демонстрируя роскошные снежные кружева, украсившие голые ветви. Сугробы блестели искорками, нежась в лучах зимнего солнца. На ближайшей ко мне сосне сидела рыжешерстная красавица белочка и хрустела то ли орешком, то ли семечком. В лесу, как верно отметил классик, «раздавался топор дровосека». На этот стук я и направился. Благо, проторенные следы виднелись отчетливо.
Анатолий Ефимович в меховой безрукавке поверх старой спортивной кофты с закрытым горлом лихо орудовал топориком, вырубая под корень небольшую березку. Его тулуп валялся поверх груды еловых лап. Ноздри художника, подобно сказочному Змею Горынычу, исторгали клубы пара.
- Физкультпривет труженникам искусства! – бодро провозгласил я.
- С добрым утром, Саша. Как спалось?
- Спасибо, не жалуюсь.
- А я вот решил пополнить запасы топлива. Не сидеть же в холоде. Да и в качестве зарядки сойдет.
- Давайте-ка поменяемся.
Дядя Толя передал мне топорик, отойдя в сторону, накинул на плечи тулуп.
- Рукавицы возьмите, Саша.
- Не надо. Мне так удобнее, - я поплевал на ладони и принялся за дело.

День летел снарядом, пущенным из мортиры. Утро сменилось полуднем, полдень соответственно днем, а там подоспел и вечер. Морозец немного спал, уступив место обильно-влажным хлопьям снега. Военный совет в лице четырех отшельников постановил встречу Нового года провести вне стен бревенчатого сруба. Чтобы костер, шампанское, икра, водка и все, как полагается у господ гусар. Сказано – сделано.
Кешка с Палычем вытащили наружу пресловутые доски. Подложив под каждую по паре поленьев, соорудили лавки. Мы с Анатолием Ефимовичем взяли на себя ответственное задание: развести праздничный костер. Чтобы было не “свечное пламя”, как выразился Кешка, а натуральное кострище. Тем временем оба друга строгали праздничный “закусон”. В общем, занятия нашлись всем, и за этими приготовлениями день неуклонно следовал на убыль.
Пал Палыч порывался срубить елочку и притащить к нашему бивуаку.
- Сами подумайте, - горячо убеждал Безобразов, - какой Новый год без ёлки?
- Тебе ёлка требуется? В округе их пруд пруди. Выбери любую, подойди, постой рядом, вдохни аромат и возвращайся обратно, - Кешка был непреклонен.
Как обычно железная логика победила необоснованные желания.
Когда все было кончено, я взглянул на часы.
- Братцы мои! Пять минут двенадцатого. Вот это провозились!
- Так и надо, - солидно пробасил Пал Палыч. – За работой и время летит незаметно. Если б у меня дома так было, а то, пока к празднику подготовишься, теща с женой все мозги пропесочат: то им не так, это не этак. Тьфу!
- Надо бы для сугреву, - задумчиво почесав нос, протянул Кешка.
Я достал бутылку “Столичной”, стаканчики, Палыч – завернутые в фольгу бутерброды с бужениной.
- За продолжение приятного знакомства, - провозгласил Кешка, чокаясь с дядей Толей.

После второго тоста каждый из участников “лесной вечеринки” заметно оживился. Пал Палыч активно наседал на старика с вопросами о житье-бытье. Выяснилось, что Анатолий Ефимович родом из славного города Наро-Фоминска. Всю жизнь свою провел исключительно в странствиях: был и матросом на торговом судне, и участником экспедиции на Южный полюс, и бог знает кем еще. Короче, боевая биография. Но постоянно чувствовал призвание: рисовать. И рисовал. Набивал руку, копировал великих мастеров, самообразовывался. Если долго мучаться… Вот и получилось, что на склоне лет стал почти профессионалом.
- А портреты рисуете? – спросил Кешка.
- Только природу, - покачал головой старик. – Чтоб человека изобразить, умение нужно особое. А у меня к пейзажам тяга.
И он увлеченно принялся описывать красоты земли русской.
- Поверьте старому морскому волку, лучше наших мест в мире нет. Без дураков, авторитетно заявляю.
- Да кто ж сомневается? – произнес Кешка. – Верим. Стоит взглянуть на ваши работы, и в том лишний раз убеждаешься. Я считаю, что вы, Анатолий Ефимович, умеете передать состояние природы не хуже, чем Шишкин.
- Для меня это очень большая похвала, - сказал растроганный дядя Толя. – Я всегда преклонялся перед творчеством Ивана Ивановича. Но думаю, не достичь мне такого уровня.
- Не скромничайте, Анатолий Ефимович, - вставил Безобразов. – Давайте лучше бокалы наполним. Полночь близится.
- Бокалов, дорогие товарищи, у нас нет. Придется довольствоваться стаканами, - заметил я.

Часы пробили двенадцать. Звон стекла в лесной тиши показался нам гораздо милее хрустальных переливов.
- С Новым годом! – гаркнули мы, и зычное эхо растворилось в небе.

Темень ночи. Вкрадчиво трещат поленья в костре. Девственная чистота снега пленяет глаз. Оживление праздника поутихло, предоставив место умиротворению. Тихая, светлая, щемящая грусть завладела нами. Причина? Впервые мы взглянули на природу непредвзято. Душа, пусть на время, но свободная от забот и проблем, способна понять и прочувствовать все великолепие окружающего мира. Наверное, это и есть настоящее чудо – широко раскрыть глаза на то, мимо чего все время проходишь, не замечая. Куда-то спешишь, торопишься, а зачем? Всего-то навсего стоит притормозить, оглянуться и удивленно пробормотать: “Ёлки-палки! Красота-то какая”. Застынь в этом оцепенении, постой подольше, втяни легкими очарование мира и стань чистым, как свежий снег.
- Братцы, посмотрите, сколько звезд сегодня, - тихо промолвил Кешка, задрав голову.
Мы посмотрели. Иссиня-черная пелена небес была усеяна мерцающими глазками далеких светил. Можно вечно всматриваться в эту бездонную глубину, пытаясь понять, как далеко та или иная звезда. В такие моменты время попросту исчезает, сворачивается в клубок, ибо что есть время по сравнению с величием космоса? Вселенная вбирает тебя в свои недра, давая почувствовать мощь, крошечной частичкой которой ты являешься. И отступают слова, и растворяется ум, и отлетает душа навстречу новому солнцу…
- Когда я был ребенком, - еле слышно сказал Анатолий Ефимович, - и глядел по ночам на небо, мне всегда хотелось понять: что видят звезды? Видят ли они больше, чем мы? И что чувствует звезда, когда срывается в бесконечность? И снятся ли сны падающим звездам? Я бы очень хотел увидеть сны падающих звезд.
- В вас говорит художник, - улыбнулся Пал Палыч.
- Наверное. Но разве это ни прекрасно: быть человеком и видеть звездные сны? Разве вам не хотелось бы испытать подобное?
Хотелось бы. Никто не сказал этого вслух, но, думаю, от такой возможности мои друзья не отказались бы.

И когда электричка возвращала нас в прежнюю жизнь, когда Кешка и Пашка дремали после бессонной ночи, я глядел сквозь мерлое стекло окна и размышлял над словами старого художника.
Я бы очень хотел увидеть сны падающих звезд.

2000 г.