[Tildr]

Если помните, написал я когда-то Йольскую песнь. Со многим затем сам был не согласен, но вот новая информация о Улле.
Улль, сын Сив и пасынок Тора, как реконструировал по "Перебранке Локи" - сын Локи.
Он охотник-лыжник. Судя по его описанию - схож внешне с саамами (улль - норв. "мохнатый", возможно имеется ввиду меховая оленья одежда, которая в ходу у финно-угров, лыжи заимстваваны норгами у саамов, лук - непременный атрибут охотника-саама). Сделал вывод, что он бог, заимствованный у саамов и/или у финно-угров.
Охотник разумеется на кого-то охотится. Наиболее важен охотник в суровые времена года - зимой.
Йоль - 25 декабря. Ранее приходился на зимнее солнцестояние и длился две недели.
Скандинавы подают на стол свиное мясо или булочки ввиде свиньи.
Улль - ас. Асы воюют с ванами.
Из зверей известен вепрь Фрейра Боевой Клвк и вепрь Золотая Холка (или Челка, не помню).
Таже известен "вечный" вепрь (_имя_запамятовал_), который подается на пире в Вальхалле.
Скорее всего это один и тоже вепрь.
Раз вепря едет - значит вепря кто-то убил.

Недавно нашел следующую информацию:

Эвенки вместо медведицы видели Лося - то животное, которое играло в их жизни не меньшую роль, чем для русских - топтыгин, хозяин леса. У них существовала следующая легенда. Якобы однажды герой решил убить лося, пасущегося на небе. Во время погони выпустил в животное стрелу, и она ранила его в ногу. Очевидно, в наказание за то, что лось не пал от руки прославленного охотника, он был осужден на вечное стояние и постоянное умирание на одном и том же месте. Для эвенков четыре звезды из семи - это лось, а три - тень от него. Самая маленькая, восьмая, обычно не так хорошо видимая, олицетворяет собой злополучную стрелу.

История Югры:
Легенда о шестиногом лосе
В древние-предревние времена, когда на земле ещё не было людей, сын Нуми-Торума жил на берегу реки ВАх на вершине горы в доме-тереме - ловил рыбу, охотился на диких гусей и глухарей, соболей и белок - словом, был весьма удачливым охотником. И вот однажды он напал на след шестиногого лося. Но лось на шести ногах оказался таким быстрым, что даже стрела не смогла достичь его, и тогда охотник сказал лосю: "Если я не могу тебя догнать, то в пору зарождения кедровой шишки, подобной кукле (так образно ханты называют перволюдей земли), кто ж тебя догонит?!" И он ещё долго-долго гонял по всей земле шестиногого зверя. И наконец, догнав, обрубил лосю две задние ноги. С тех пор все лоси стали ходить на четырёх ногах. А следы от лыж-подволок бога-охотника - две идущих рядом светлых полосы - отпечатались на звёздном небе, и люди стали называть их Млечным Путём. Вознёсся на небо и сам шестиногий лось в виде яркого созвездия, которое именуется нами Большая Медведица.

Манги, Мани — предок, богатырь-охотник в мифах эвенков, орочей, нанайцев, ульчей и др. представлялся в облике медведя-великана, который преследует небесного лося, медведя или медведицу Хэглэн, похитившего солнце.
Этот сюжет объясняет смену дня и ночи и происхождение созвездий: охотник и лось или медведь, медведица — это Большая медведица, а лыжный след охотника — Млечный путь.
У орочей Манги — сын культурного героя Хадеу, гнавший по небу лосиху с лосенком, кроме того, он первый умерший, добровольно ушедший в Буни, чтобы предотвратить перенаселение земли.
Орочи вырезали Манги на посохе и других шаманских атрибутах. Многие шаманы забайкальских эвенков считали его своим предком, вели от него свой род.
Нанайцы называли Манги деревянное антропоморфное изображение, которое они ставили рядом с захороненной головой медведя. У удэгейцев идол Мангани — Сэвэки в виде большой деревянной фигуры с клювом и копьем стоял в доме против входа.
Среди ритуальных предметов ульчей также встречаются изображения Манги.
В сказках и мифах прибайкальских эвенков Манги означает также медведя, чудовища, людоеда.

У саамов были широко распространены реликты культа животных, в первую очередь это касается медведя и дикого оленя. У некоторых групп саамов медведь был тотемным животным. Во всяком случае, финляндские восточные (инарские) саамы считали, что их соседи колтты были "детьми медведя". По одной версии, медведь в прошлом сам был человеком, которого заколдовали, по другой - он взял в жены женщину-саамку, от которой и произошли саамы-колтты. Колтты сами считают, что медведь может превратиться в человека (и наоборот). Характерно, что они не едят медвежатины.

У других групп саамов сохранились, хотя и относительно слабо, пережитки медвежьего культа. "Медвежий праздник" подготавливался уже начиная с выхода на охоту на медведя, при этом соблюдались различные ритуалы. Поедание медвежатины организовывалось всем поселком, но при этом на женщин накладывался ряд запретов. Кости съеденного медведя тщательно собирались и захоранивались - считалось, что это позволит ему вновь воплотиться в живого. Многочисленны также различные предания и представления о священном олене с золотыми рогами - Мяндаше, который, по некоторым представлениям, также выступает как прародитель саамов. К тому же дикий олень был обязательным спутником саамского шамана в его путешествиях в загробный мир. Шаман (нойда, ноайде) вообще осуществлял связь людей с потусторонним миром, мог лечить тяжелобольных и предсказывать будущее. В случае тяжелого заболевания человека, - если он лежал в сильном жару или в состоянии комы, - считалось, что это результат попыток духов подземного мира похитить его душу. Чтобы спасти его, шаман должен был послать свою душу в потусторонний мир и вызволить оттуда душу больного. Шаман доводил себя до состояния транса пением, ударами в бубен, пил настойку мухомора или водку. Душа его воплощалась в дикого оленя (Saiva saroa) и отправлялась в странствие. Этот олень и был его "альтер-эго". Помогали нойде в его странствиях также священная рыба (Saiva guelie) и священная птица (Saаiva loddie).

Солнце лапландцы рисовали себе мужчиной, живущим вместе с женой и с матерью. День наступает, когда солнце начинает объезжать мир либо на медведе, либо на олене. Самым страшным богом для колдунов и чертей является громовник Укко, у лапландцев — Айэке и Дермес (Тьермес); у него был молот, которым он поразил волшебников. С ним в связи Сторьюнкаре, бог охоты.

Традиционные верования и мировоззрения народов ханты и манси:
Кроме людей, на небе отразились звери, птицы, предметы быта, культуры
и орудия труда. Так Млечный путь – это лыжня Мосьхума. Мосьхум проложил эту
лыжню в то время, когда гнался за шестиконечным священным лосем с южного
конца горы до северного конца. Созвездие «Большая медведица» в
представлении манси – «Лось»; «Малая медведица» - «Медведь»; «Малая корона»
– «Семья женщины Мосьнэ». Также есть названия: «Платок с бубенчиками на
четырех его углах женщины Мосьне», «Журавль», «Лук» и т.д. Для манси звезды
служат ориентиром во времени и пространстве. По звездам они ночью
определяют направления четырех сторон света, ориентируются во времени в
ночное время суток по тому, в каком положении находится фигурка ковша
«Большая медведица».

Итак, получаем, что "Малая медведица" это Медведь, Лосёнок, или бог-охотник. Он глнался и отрубил две ноги из шести, или убил "Большую медведицу" или "Лосиху/Лося". "Млечный Путь" - лыжня бога-охотника.

Олень - символ Фрейра наравне с вепрем.
Если принять во внимание всё выше описанное, то получается, что Улль - возможно бог-человек или бог-оборотень-медведь - гонится за оленем с золотыми рогами, или за медведем (с золотой шкурой?), или за вепрем с золотой шкурой. Убивает его (на небе остаётся его лыжня - Млечный путь), приносит богам.... Так случается ежегодно, устраевается ритуальный пир, мясо жертвенного животного съедается, кости хоронятся, а сам зверь возрождается. И этот пир - Йоль.

Дополнение:

ВЕСЕННЕЕ ОДАРИВАНИЕ НЕБЕСНОГО БОГА-ГРОМА

Ненцы-старожилы помнят, как в былые времена они сами и их предки отмечали весенний праздник одаривания небесного Бога-Грома оленем. В роде Панхи Пяк это событие происходило так. Род Панхи Пяк ехал на свою священную сопку «Кавр нат ка» принести в жертву Богам Воды, Неба и Грома оленей. Пяк Панхай поднялся на хребёт сопки, привязал серую важенку к дереву, снял с себя пояс с маленьким мешочком на замшевом шнурке, вынул из него узелок и положил у корней лиственницы. Оленя вывели на ровное место мордой к востоку. Трое мужчин оленя умертвили, и, когда он издавал последние вздохи, подняв голову к небу, Пяк развязал узелок и привязал его к ветке лиственницы.
Вспоров оленю брюхо, мужчины вынули и положили на снег его внутренности. Когда горячая кровь заполнила брюхо, человек который принёс его в жертву, зачерпнул тёплой оленьей крови и не спеша пошёл к реке Пур. Встал на колени и вылил кровь в быстрое течение реки, при этом, наклонившись над водой, произнося священную молитву Богу-духу Воды. «Вездесущий, дай нам удачи в летнем улове рыбы, чтобы сытно ели наши дети! Не забирай духа моего народа в осенний и летний период». Не тревожь нас шумом сильных волн. Сохрани поголовье наших оленей».
Закончив священную молитву, се сели вокруг туши оленя. К голове мёртвого оленя положили рыбку, окропив её рот оленьей кровью, и приступили к трапезе.
А тем временем забили белого оленя хора (самец оленя), принеся его в жертву Богу Неба - Грому. И сделали из веточки образ- символ Бога–Грома в виде птицы, помазав кровью её и берёзу у корней. При этом произносится молитва: «О великий хозяин неба, мы живём под тобою. Наша жизнь видна, как на ладони. Просим тебя, сверху смотрящий глаз, принеси нашему племени удачу, тёплое лето, много дичи, ягод, грибов для оленей. Чтобы не было комаров и оводов, не было сильной жары. Убереги нас и наши пастбища от пожаров, грома и молнии».
Все сородичи Панхи Пяк сели вокруг забитого оленя, ели, пили свежую оленью кровь и чай из душистых листьев. К вечеру все разъехались в свои чумы радостные от того, что исполнили долг перед Богом Неба.
Этот обычай ушёл в прошлое. Закон природы: всё течёт, всё меняется.

ПРАЗДНИКИ НАРОДА ХАНТЫ

Медвежий праздник | Bороний день | Проводы Лебедя

В духовной культуре ханты большое значение имеет культ медведя и связанный с ним комплекс мифов и обрядов, называемый «медвежий праздник» или «медвежьи игры».
Медведь, по преданию ханты, - предок-родственник. Первоначально этот праздник проводился только членами одной общины, но со временем он стал общенародным. В нем много сходного с медвежьим праздником манси. Он также приурочен к зимнему солнцестоянию (начало) и весеннему равноденствию и проводится как периодически, так и по случаю добычи медведя на охоте. Вторая форма праздника сохраняется и сейчас. С «медвежьим праздником» связаны богатый фольклор, народная хореография, песенное искусство и народный театр.

ПРАЗДНИКИ НАРОДОВ МАНСИ И ХАНТЫ

МЕДВЕЖИЙ ПРАЗДНИК



Звенят по снежному насту полозья легких нарт, мчат нас берегом Ляпина, самого рыбообильного притока Северной Сосьвы. Быстро бегут олени, поводя ноздрями в сторону синих зубцов Урала на горизонте, откуда дует свежий «ветер каслания» (перегон оленьих стад на новое пастбище) Мы летим, зарывшись в меховые доспехи, к таежной хозяйке — волшебнице миснэ (Миснэ – это добрые лесные великанши, помогающие людям). Богиня ожидания, она приютит в своих владениях и уставшего охотника, и продрогшего путника. Но как найти ее дом в этой лесной сказке со священными деревьями, на которых вырезаны таинственные личины? Как услышать ее зов? Быть может, он в этом скрипе полозьев или свисте ветра в лицо? А может быть, нужно искать миснэ не под покровом снежного леса, не в шуме кедров, а в тепле домашнего очага, в песнях мансиек, поддерживающих это тепло, чтобы обогреть ушедших на охоту или рыбалку мужей и сыновей?
Мы спешим с мансийским поэтом Юваном Шесталовым на главный охотничий праздник — самый архаичный и таинственный из всех, что сохранились у народов нашей страны,— на Медвежьи пляски, или игры, как называют его манси — маленький народ охотников, рыбаков и оленеводов, живущий в северной сибирской тайге. Именно об этом празднике писал Л. И. Толстой: «...недавно я прочел рассказ о театре у дикого народа вогулов. Одним из присутствовавших описывается такое представление: один большой вогул, другой маленький, оба одеты в оленьи шкуры, изображают один — самку оленя, другой — детеныша. Третий вогул изображает охотника с луком и на лыжах, четвертый голосом изображает птичку, предупреждающую оленя об опасности. Драма в том, что охотник бежит по следу матки с детенышем. Олени убегают со сцены и снова прибегают. Такое представление происходит в маленькой юрте. Охотник все ближе и ближе к преследуемым. Олененок измучен, жмется к матери, мать лижет ему рану. Охотник натягивает другую стрелу. Зрители, как описывает присутствующий, замирают, и в публике слышатся тяжелые вздохи и даже плач. И я по одному описанию почувствовал, что это было истинное произведение искусства».
Этот праздник нельзя предсказать или вычислить по календарю, ведь чтобы он состоялся, должен быть убит медведь. «Убит медведь» — манси никогда бы так не сказал: зачем поминать всуе имя хозяина тайги, своего великого предка, услышит, — обидится. Лучше сказать «вортолнут» — «в лесу живущий»:

По тайге летают сказки,
По тайге легенды бродят,
Как охотники медведя,
Встретив, хитростью «низводят».
В деревнях расскажут манси,
Как медведя «опускают».
Но никто сказать не смеет,
Что медведя — убивают...
«Низведен» медведь, «опущен»,—
Он поддался ненароком,—
Голова его большая
На столе лежит широком.
И тогда его мужчины
Как героя восхваляют,
Духом леса называют,
Куньей песней развлекают,
Птичьей пляской провожают.

Эти стихи Ювана Шесталова, полотна его замечательных земляков-художников Константина Панкова и Геннадия Раишева, таежные предания и легенды, книги историков и этнографов завораживали, звали в даль расстояний и времен, манили на древний праздник, в котором природа возвращает человека в свое лоно, в свой миропорядок, и он вновь сливается с нею за масками зверя. Конечно, с высоты полета над тайгой весь этот мир лесных тайн можно охватить теперь одним взглядом вместе с новыми городами, нефтяными вышками и газопроводами. Предания медвежьего следа вплетаются тонкой нитью в огромное пестрое сказочное полотно других времен и народов, а в далекие века и былые обряды невольно заглядывает свет сегодняшнего.
Немало лет прошло с тех пор, как видели в этих местах настоящий Медвежий праздник — живы были тогда еще старики, знавшие весь сложный сценарий представления, все его песни и причуды. Игрались Медвежьи пляски после удачной охоты и позже. Играются редко и сейчас — в сильно упрощенном виде. И вот задумано было восстановить этот полузабытый праздник, пригласить на него в село Сосьвинская знатоков и лучших исполнителей ролей Медвежьих игр со всего Ханты-Мансийского автономного округа, а это по площади — почти вся Украина. Для такого случая из самой просторной избы, как положено, вынесли все лишнее. В передний угол поставили «священный» стол, на котором будет возлежать медвежья голова. Для украшения комнаты и стола использовали непременные атрибуты праздника — узорчатые берестяные короба, орнаментированные изделия из оленьего меха и бисера, а местный школьный музей народного искусства предоставил лучшие экспонаты — обрядовую медвежью люльку, резную деревянную посуду, великолепный старинный мансийский инструмент со струнами из оленьих жил — санквылтап, что значит «звенящий». Родственный финскому и эстонскому кантеле, схожий с нашими гуслями, он, вероятно, является одним из древнейших музыкальных инструментов. Игра на нем неизменно сопровождала Медвежьи пляски, шаманские камлания (с помощью специального питья, танцев, пения и ритмических ударов в бубен шаман приводит себя в особое экстатическое состояние, во время камлания душа шамана якобы совершает путешествие в мир духов), а из мансийских сказок известно, что волшебный санквылтап делает всесильным того, кто владеет им. Хотя Медвежьим пляскам свойственен довольно строго определенный порядок, но, как и на всяком народном празднике, его участникам представляется возможность импровизации, неожиданных сценок, острых шуток — они-то и придают ему ту злободневность, которая соединяет древние обряды с сегодняшней жизнью.
Готовили в селе к скорому торжеству и праздничную одежду. Полотно в этих краях когда-то ткали из прочного и теплого волокна крапивы. Теперь, конечно, материя покупная, но покрой остался традиционным: для женщин — длинное, прямое, сшитое рубахой платье — цветное, со сборками у кокетки, рукава с манжетами тоже присборены, по подолу вышита кайма. Но самое красивое в этом наряде — расшитые разноцветным бисером нагрудные украшения. Мужчины носят такого же старинного покроя рубахи — длинные, навыпуск, подпоясанные цветной тесьмой, с узорчатой кокеткой и аппликациями из мелких треугольничков. Замечательно красива и верхняя одежда манси — шубы-ягушки, а также обувь, особенно меховая: кисы — высокие мягкие сапожки из оленьей шкуры, отделанные орнаментом из камуса — меха на ногах оленя.... И вот настал, наконец, долгожданный миг, когда подкатили к крыльцу нарты, в которых на разостланной медвежьей шкуре красовалась клыкастая голова хозяина тайги.
Праздник начался! Встречать нарты собралось полсела. Прогремели семь положенных выстрелов, и замелькали в воздухе снежки — в целях очищения необходимо обрызгать друг друга водой или осыпать снегом. Ведь встречают не простого зверя, а грозного предка, который может возродиться после смерти, и, чтобы душа убитого вортолнута не принесла людям вреда, нужно очиститься перед ней, а затем умилостивить ее, задобрить — в этом традиционный смысл Медвежьего праздника. Голове оказывают всевозможные почести — к ней наклоняются для прощания, ее бережно вынимают из саней, торжественно передают с рук на руки и с ритуальной борьбой у двери вносят в дом, где водружают на «священный» стол среди яств — хлеба, печенья, конфет, рыбы, оленьего мяса. Перед ней ставят блюдце с курящейся чагой — целебным березовым наростом: это тоже обряд очищения. Почетные места с обеих сторон стола занимали раньше старик — руководитель праздника или шаман и охотник, который «привел» на праздник « в лесу живущего».
В костюме шамана сегодня Юван Шесталов. По правую руку от него — один из лучших охотников — Петр Иванович Юхлымов. Дальше вдоль стен сидят на лавках помощники охотника, музы канты, зрители. Центр комнаты свободен для танцев и представлений. Густая бахрома шаманской шапочки скрывает лицо Шесталова, в руках у него появляется бубен, в который он бьет все быстрее и быстрее. Вот «шаман» выходит в круг, и начинается таинство древнего танца. Наверное, туда, ввысь, на седьмое небо стремится попасть он — в обитель творца мира великого Торума, сыном которого был медведь. Очень давно, когда люди не умели еще добывать огонь, жил медведь вместе с отцом за облаками и, видя оттуда землю, менявшую свой наряд с белого на зеленый, думал, что жизнь на земле интереснее, чем среди звезд. Трижды просил медведь своего могущественного отца отпустить его на прогулку вниз, пока тот не согласился и спустил сына в люльке на землю. Проголодался медведь на земле, стал проситься обратно, но родитель бросил ему лук, стрелы и огонь и повелел жить на земле, добывая себе пищу, и чинить справедливый суд над теми, кто творит зло. А в случае, если сам сын поступит несправедливо, то человек учинит расправу над ним. Медведь не внял предупреждениям отца, много натворил бед. Убил его один из семи братьев-охотников, забрал у него лук, стрелы и огонь, которыми с тех пор и стали пользоваться люди. Так рассказывает легенда.
Теперь медведя «убил» охотник и лучший исполнитель обрядовых песен на Медвежьих праздниках Петр Юхлымов — ему первому и извиняться за это перед головой, просить у нее прощения. Поэтому, согласно обычаю, он встает и обращается к Когтистому Старику: «Ты прости, это не я тебя убил, это ружье мое выстрелило, а его, ты же знаешь, сделали не мы. Так что убили тебя нечаянно, больше такого не случится». Под осуждающим взглядом медвежьих глаз вступаются за своего друга и остальные охотники. Юхлымов поет длинную протяжную охотничью песню, а затем три охотника исполняют обрядовый танец, из которого мы узнаем про медвежье житье-бытье на небе и на земле, узнаем обо всех перипетиях охоты — как выследили и подстерегли зверя, как убили его семью стрелами. Магическая цифра неизменно сопровождает все обряды праздника и заставляет вспомнить Большую Медведицу с ее семью звездами. После ритуальной части начинается костюмированное представление: звенит санквылтап, скачут, вертятся, курлыкают, кудахчут фигуры в берестяных масках с длинными острыми носами, изображая ставящего капкан охотника, вытягивающего сеть рыбака, лесных жителей, оленей, петухов.
Архаика перемежается с днем сегодняшним — обрядовые песни сменяют комические сценки, высмеивающие горе-охотников, попавших в собственный капкан, или неудачника-рыболова, провалившегося в полынью. В небольшом поселке каждый на виду, и намеки актеров не составляют загадки для окружающих: то и дело изба оглашается дружным смехом. Если в маскараде выступают, по обычаю, только мужчины, то в сменивших его плясках с удовольствием принимают участие и женщины. Поют под струнные звуки местные солистки — вначале взрослые, а затем и девочки. Давно уже длится праздник, — раньше его отмечали по нескольку дней, точнее, ночей,— а программа далеко еще не исчерпана. Из тесноты избы ему пора уже вырваться наружу, в широкий заснеженный двор, где варится в котлах над костром оленина. «Шаман» поджигает спичкой соломенный хвост «лисе» с берестяным носом, и та с шумом и криком выбегает из избы, увлекая за собой народ. Что означает этот заключительный обряд, никто из присутствующих не помнит, однако в образе красной лисы в мансийских сказках выступает огонь, полученный людьми от сына Торума.
Выйдя из тепла избы во двор, праздник не убавил пыла, и представление продолжалось: скакали в людском кругу «олени» в розовых платьицах, натягивал тугой лук охотник, и падал замертво «лось» в красной шелковой рубахе, читал свои стихи о родном крае и его жителях Шесталов. Вынесенная на улицу мохнатая голова покоилась теперь на столе в окружении посуды с вареной рыбой, дымящейся олениной и другими блюдами, приготовленными для всех пришедших на праздник.
Из какой дали времен и стран пришел этот таежный карнавал? Может быть, он родствен белорусскому празднику «комоедицы», на котором крестьяне, нарядившись в вывернутые наизнанку шубы, исполняли ритуальный танец, подражающий движениям просыпающегося от зимней спячки медведя? Или весеннему медвежьему празднику древних греков «комедией» («комос» по-гречески — «медведь»), к которому, как считают, восходят и славянские «комоедицы», и современное название — «комедии»? А может быть, он уводит к древнейшим ритуалам, происходившим в священных «медвежьих» пещерах времен палеолита? Ведь культ медведя возник на заре человечества как культ возрождения всего живого, и вполне вероятно, что медвежьи ритуалы неандертальцев, схожие в деталях с культом медведя у сибирских народов,— это вообще первые праздники человека . Но об этом может поведать только миснэ...

По Калевале:

Погоня за небесным лосем приписывается в карело-финских рунах разным героям. Один из них -«хитрый парень Лемминкяйнен», беспокойный герой-неудачник. Сделав чудесные лыжи, он похваляется, что ни одно существо в лесах не сможет от него уйти. Его похвальбу слышат злобные хозяева диких тварей ~ Хийси и духи-ювттахи. Они сотворили лося Хийси:
Голову из кочки сделав, Из валежника все тело, Ноги смастерив из кольев, Уши из цветов озерных, А глаза же - из болотных.
Духи посылают лося бежать на север «по полям сынов лопарских, ко дворам Похьелы мрачной»; там он опрокидывает котел с ухой, вызывая слезы девиц и смех женщин. Этот смех Лемминкяйнен воспринимает как насмешку над собой и бросается в погоню за лосем на своих лыжах:

Первый раз он оттолкнулся
И исчез он с глаз на лыжах.
Во второй раз оттолкнулся
И уже не стал он слышен.
Третий раз он оттолкнулся -
И вскочил на спину лося.
Удачливый охотник уже сделал клеть, чтобы держать там добычу, и стал мечтать о том, как было бы хорошо постелить его шкуру на брачное ложе и ласкать на нем деву. Тут-то волшебный лось и вырвался у размечтавшегося добытчика: в ярости он разломал клеть и умчался. Лемминкяйнен бросился было вдогонку, да впопыхах оттолкнулся так, что сломал и лыжи и палки...
Неудача Лемминкяйнена связана с запретом, который он нарушил: во время охоты нельзя помышлять о брачных утехах - это отпугивает добычу. Кроме того, шкуру созданного духами священного животного нельзя использовать для бытовых нужд.
Можно предположить, что охотничий миф о гигантском олене, превратившемся в созвездие, в обществе, которому уже было известно скотоводство, трансформировался в миф об огромном быке, которого не могли заколоть боги.
Особым почитанием у финнов и карел, как и у прочих финно-угорских народов, пользовался медведь. Он возник из шерсти, брошенной с небес в воду; по другим мифам – родился возле небесных светил на небе, у Большой Медведицы, откуда был спущен на серебряных ремнях в позлаченной колыбели в лес, где и остался на серебряных ветвях сосны (о сходном мифе, известном обским уграм, будет рассказано ниже). Охота на медведя сопровождаетися целым циклом заговоров, в которых зверя уговаривают, будто он не был убит охотником, а сам пришел в дом к людям «с мёдным животом от меду»: для него, как для дорогого гостя, убирают избу. Медведь – родственник человека. Он из рода Адама и Евы: извесны его отец и мать – Хонгатар (слово, родственное названию сосны). В некоторых заговорах медведя встречают как жениха, «в шубе денежной красавица» – стелят постель с золоченой периной (о медвежьей свадьбе мы говорили выше). Череп убитого медведя вешали на сосну – туда, откуда пришел первый мифический зверь: верили, что дух медведя возродиться вновь.

Обские угры считали, что небесное происхождение приписывается лосю и другим космическим объектам: некогда лось имел шесть ног и мчался по небу так быстро, что никто не мог догнать его. Тогда на охоту отправился некий Сын бога или человек Мось – первопредок обских угров – на лыжах из священного дерева. Охотнику удалось согнать оленя с неба на землю и отрубить ему лишние две ноги, но следы небесной охоты навсегда запечатлелись на небе. Млечный путь – это лыжня охотника, Плеяде – женщины из его дома, Большая Медведица – сам лось. Небесный же охотник с тех пор поселился на земле, где было изобилие дичи. Несомненно этот миф дублировался у многих северных народов.

[Инга Доберман]

И в результате мы получаем первоклассный компот!!

Да, кста, а почему "Бемби" не проанализировали?? Чем не источник??

[Tildr]

Инга Доберман

И в результате мы получаем первоклассный компот!!

Да, кста, а почему "Бемби" не проанализировали?? Чем не источник??

Я анализировал мифы, близкие по взаимовлиянию.
Норги влияли на мифы, культуру и язык финнов, а финны - на язык, культуру и мифы норгов. Это естественно.

[Инга Доберман]

Tildr

Я анализировал мифы, близкие по взаимовлиянию. Норги влияли на мифы, культуру и язык финнов, а финны - на язык, культуру и мифы норгов.

При чем тогда эвенки, ульчи, ханты?? К тому же то, что Вы приводите - это не мифы, а вырезки, непонятно откуда... Калевала - литература.

Однако для того чтобы установить, что Улль может являться пережитком тотемизма - вовсе не надо всех этих многотрудных хождений по чужим мифам...
Нну хотя бы потому, что это уже было сделано до Вас и не единожны... (Так вот в свете данных обстоятельств, Ваша идея, увы, не поражает новизной, в отличии от анализа внебрачных контактов асов).

Более того, Вы подменяете понятия. Реконструкция образа - это когда Вы анализируете Эдду и прилежащий фольклор и обнаруживаете в нем, остаки этого самого Улля, а не пытаетесь переработать Эдду под какого-нить бога-охотника Ийю.

То, что Вы проделали, тянет, скорее, на анализ исторического генезиса. Но и в этом случае приписывание Уллю "следов на небе" и погони за тотемным зверем - противозаконно. Самое большее, что уместно утвержать, что прототип Улля мог вписывться в данную модель. А мог и не вписываться...

Для того чтобы понять это, необходимо проанализировать не 2,5 сказки, а весь комплекс представлений саамов, при этом максимально очищенный от поздних наслоений. (Но все это только в том случае, если Вы действительно докажите, что он не нативного происхождения, что, мягко скажем, не очевидно).

Tildr

лыжи заимстваваны норгами у саамов

Это более, чем спорное утверждение. Так как когда появились лыжи - не было еще ни балтов, ни саамов в том виде, в котором они существуют сейчас. И если заимствования и имели место , то в устной культуре они не сохранились и не могли. Так что какой смысл в приведении данного факта - не вполне ясно.

[Tildr]

Ок. Я писал о том, что нашел сейчас

[Tildr]

ошибочка вышла

[refshali]

Инга Доберман

При чем тогда эвенки, ульчи, ханты??

в их монастырь пришли германцы со своим уставом.